Принцесса Конде

– Не может ли она находиться в бумагах покойного кардинала, которые имеются у вас, монсеньор?

– Нет. Иначе я давно отыскал бы ее.

Из чего Эме сделал вывод, что большинство тайников Ришелье были известны Мазарини. Интересно, как много дворцовых тайн узнал итальянский пройдоха? И сколько козырей у него в рукаве? Но отречение Гастона лишним не будет, это точно.

– Если заговорщики обыскали дом Шарпантье и ничего не нашли, следующий на очереди – Шавиньи, не так ли? – заметил кардинал.

– Мне явиться туда с отрядом гвардейцев? – осведомился Эме.

– Не стоит так открыто заявлять о своих намерениях. Я уверен, вы найдете способы, лейтенант.

Кардинал уставился в окно, давая понять, что аудиенция окончена. Эме оставалось только откланяться.

Пале Кардиналь он покидал в прескверном настроении. Мазарини не дал ему никаких новых сведений, хотя Эме очень на это рассчитывал. От заговорщиков он получил и то больше информации. По крайней мере от них он узнал, какие места они обыскали и какие следовало обыскивать.

Значит, предполагается, что бумага может быть у Шавиньи. Шавиньи был другом покойного кардинала и одним из его доверенных лиц; вот почему Джулио, ревниво относившийся к собственному положению при дворе, дал Шавиньи отставку сразу же после смерти Ришелье. Глупо, конечно, хотя не де Фоберу об этом рассуждать, и все же – глупо. Доверенные друзья могут пригодиться. Вот как сейчас.

А если бумага у Шавиньи, то где он ее прячет?

Следующие пару дней де Фобер потратил на то, чтобы подкупить одного из слуг в доме Шавиньи. Занимался этим, конечно же, не лично Эме, а его люди, щедро платившие из кардинальского кармана за полученные сведения – Мазарини все-таки выделил сумму на расследование. Судя по всему, ушлый малый, состоявший в доме Шавиньи на должности лакея, продавал новости не в первый раз. «То, что знаю я, уже знают и заговорщики», – размышлял Эме.

Лакей рассказал, будто бы старик в последнее время стал печален, а связано это с утратой кошки по кличке Газетт. Когда-то она была любимой кошкой Ришелье, после смерти кардинала оказалась на попечении госпожи д’Эгильон, а Шавиньи забрал ее себе в память о друге. И вот теперь это чертово животное куда-то подевалось: надо полагать, Газетт попросту выскользнула в приоткрытое окно да и сбежала, чем весьма и весьма огорчила Шавиньи.

Услышав про кошку, Эме сразу придумал предлог, чтобы заявиться в особняк.

К луковому костюму он уже порядком привык и носил его даже с некоторым шиком, иногда отсылая мысленную благодарность продавцу репы. Слегка измазав руки и лицо грязью, надев старые сапоги и потуже затянув пояс, Эме решил, что теперь он красавчик хоть куда, и отправился в особняк Шавиньи. С чего-то ведь надо начинать!

Бывший государственный секретарь жил по меркам парижской знати достаточно скромно, что свидетельствовало о его уме и бережливости. Особняк не поражал роскошью, но производил приятное впечатление. Эме назвался мэтром Тома Брюно, хозяином скорняжной лавки, и попросил передать, что пришел по поводу кошки. Его немедленно провели к Шавиньи.

Проходя в комнату, Эме вспомнил, что от его костюма разит луком, а ведь от скорняка должен исходить несколько иной запах. Ну да ладно, отступать все равно некуда.

Шавиньи принял де Фобера у себя в кабинете. Там даже стоял стул для посетителей, на который Эме предложили присесть, однако он отказался, памятуя о том, что простолюдину нельзя сидеть в присутствии аристократа. Шавиньи, что-то писавший, поднял голову и оглядел лейтенанта с головы до ног.

– Мне сказали, вы по поводу кошки, мэтр Брюно?

– Да, ваша милость, – заговорил Эме, уже привычно переходя на простонародный парижский выговор. – Вы вроде как ищете кошечку, ваша милость?

Шавиньи подался вперед.

– Вы ее нашли?

– Так если б я знал, какую искать, – рассудительно заметил Эме и для пущего эффекта почесал под подбородком растопыренной пятерней. – Я скорняк, ваша милость, один из лучших в городе, и мне приносят разных животинок. В том числе, простите, и кошек. Хорошо на шапки идут.

Шавиньи скривился.

– Достойная профессия, мэтр Брюно, весьма. Так что же вы хотите?

– Знать, как кошка выглядит. А вдруг мне ее притащат? Так я шапку делать не буду, а сразу вашей милости принесу.

Шавиньи поднялся из-за стола, обошел его и, стараясь держаться подальше от мнимого скорняка, указал на висевшую на стене картину.

– Вот. Этот портрет написан два года назад. На коленях у его преосвященства как раз и сидит Газетт.

Эме с любопытством уставился на полотно: такого он еще не видел. Художник изобразил Ришелье сидящим в кресле у камина; одна рука с кардинальским перстнем лежит на подлокотнике, другая поглаживает кошку – черно-белого зверька с широким ошейником. М-да.

– Такой не видал, ваша милость, пока нет, – сказал Эме.