Жанны была в смятении. Подумать о великих воинах прошлого? Но о ком? Она быстро нашлась — конечно, о дю Геклене! О ком же еще?! «Господи, — прошептала Жанна, — даруй мне такую же победу над англичанами, какую даровал ему! Ради этого я родилась на белый свет. И ради этого готова отдать свою жизнь — всю без остатка! Прошу тебя только об одном: дай мужества и терпения. Господи, дай мне силы, ведь я всего лишь женщина, слабая женщина, а мне предстоит изменить мир! Как однажды Ты повелел мне…»
Сцепив руки на груди крестом, она плакала, и только плечи ее вздрагивали порывами. А потом она закрыла лицо руками, потому что слез был много. Скоро Жанна почувствовала, что ей холодно, она встала и набросила на плечи теплый меховой плащ. Одела сапоги, подошла к дверям часовни.
Бледность, красные глаза и припухшие губы выдали ее. Но рыцари именно этого ждали от нови́ка, готового вскоре стать рыцарем. Дьёлуар набросил на нее еще и медвежью шубу, и они двинулись дальше. Жанну привели обратно в ее комнату, там уже девушку ждала кадушка, от которой шел горячий пар, рядом на скамье лежало мыло, мочалка и полотенце. Дьёлуар и священники внесли ее одежду и доспехи.
— В баню, где моются братья, женщине хода нет, — сказал Бертран де Пуланжи. — Даже деве. Но и твоя комната подойдет. Только вот нет для тебя и прислуги, Жанна, поэтому обойдись своими силами.
— Ты должна быть чистой, как новорожденная, — добавил Новелонпон.
— Мы вновь оставим тебя. Не торопись. Позови нас, когда будешь готова. Да, и оденься в ту же сорочку.
Когда ее менторы вышли, девушка сбросила меховые накидки, сняла рубашку. Она запустила руку в кадушку — вода была горяча. Но после ледяной часовни так было приятно запустить туда вначале одну ногу, затем другую, сесть; сжаться в комочек, окунуться с головой. Такая радость разлилась по всему ее телу! Такое счастье…
Она не сразу потянулась за мочалкой и мылом — ведь ей сказали, чтобы она не торопилась!
Жанна вытерлась как следует суровым полотенцем, просушила коротко стриженную голову, оделась в белую рубашку. Сверху набросила все тот же меховой плащ. Позвала своих наставников.
Они вошли всем скопом, тут были и гонец де Вьенн, и лучник Ричард, и братья монахи; Бертран де Пуланжи взял ее меч и, через перевязь, одел Жанне на шею.
— Ложись в постель, — приказал он.
— В постель? — переспросила она, поглядывая на присутствующих.
— В свою постель, — утвердительно кивнул он.
Жанна, придерживая меч, осторожно легла. В руках Новелонпона появилось белое покрывало — он укрыл им девушку от шеи до пят.
— Раз и навсегда ты прощаешься со сквернами этого мира, — сказал Бертран де Пуланжи голосом священника, — и вступаешь в иную, новую жизнь. Теперь вставай — мы идем в церковь аббатства. Дьёлуар, возьмите ее доспехи, а вы, святые отцы, одежду.
Скоро всей процессией они вошли под своды храма Фьербуа. Там их ожидал настоятель, который недавно показывал Жанне меч коннетабля дю Геклена. Жан де Дьёлуар поднес меч Жанны к аббату и остался стоять с ним у алтаря.
— Всемогущий Господь! — прочитал по свитку отец-настоятель. — В руке Твоей победные стрелы и громы гнева небесного! Посмотри с высоты Твоей славы на того, кого долг призвал войти в храм Твой, благослови его и освети меч его, не на служение неправде и тиранству, не на опустошение и разорение, а на защиту престола и законов, на освобождение страждущих и угнетенных! Подай ему, Господи, во имя этого священного дела мудрость Соломона и крепость Маккавеев!
В соседней комнатке, где переводили дух клирики, Жанна сняла длинную белую сорочку и оделась в свою одежду, подаренную Рене Анжуйским, без которой уже с трудом представляла свой туалет. Святые отцы покосились на нее — чистую и прекрасную, в мужском костюме, облегающем всю ее волнующую стать, и… смирились.
Тем более, под взглядом Бертрана де Пуланжи.