Принцесса крови

— Де Вьенн! — радостно воскликнул капитан. — Вот так встреча… — Но глаза его уже искали другого всадника. — Дама Жанна, она и впрямь с вами?

— Да, капитан, она здесь, — звонким голосом ответил один из всадников с опущенным на лицо капюшоном. — И она будет вам благодарна, если вы как можно скорее пропустите нас.

Всадник, которого назвали «Дамой Жанной», стащила с головы капюшон. Капитан жадно всматривался в облик наездницы, не меньший интерес был и на лицах стражников. Дерзкое девичье лицо открылось им, в крайней степени утомленное, бледное, короткая стрижка темных волос.

— Мы смертельно устали, Ковальон, — сказал Колле де Вьенн. — Это был самый тяжелый путь в моей жизни. Честное слово! И самый опасный. Мы и впрямь будем благодарны тебе, если монсеньер де Гокур как можно скорее узнает о нашем приезде.

— Сейчас опустят мост и я сам провожу вас, — сказал де Ковальон. — Дама Жанна позволит держать ее стремя?

— Будьте так любезны, капитан, — вежливо ответила та.

Вскоре мост был опущен, ворота открыты. Восемь всадников въехали в мирно гудевшую Шинонскую крепость.

2

Редко в какие дни парадная зала Шинона в замке св. Георгия освещалась так ярко и тепло. Не меньше сотни факелов пылало на ее стенах. Весь двор «Буржского короля» собрался здесь в этот вечер.

За окнами замка давно стемнело. Верно, эти освещенные окна притягивали взоры путников, у которых не было в этот час тепла и крова.

В этот день рыцари с радостью забыли про свои доспехи, они им были не нужны. Многочисленные дворяне из свиты короля предпочли обременительной и столь надоевшей во время нескончаемых военных действий броне яркие приталенные кафтаны из парчи с меховой оторочкой, с дутыми плечами и пышными рукавами, узкими на запястьях, и штаны ми-парти[3], цвета которых могли указать на родовые гербы или гербы их сюзеренов. Правда, некоторые из мужчин не забыли о мечах, вложенных в роскошные ножны, но большинство обходилось длинными дорогими кинжалами у пояса. Колыхались яркие шелковые платья дам, доходящие до самого пола, обтекали талию и тесно сковывали их плечи одетые поверх платья и подбитые мехом сюрко; широкие рукава их одежд были похожи на крылья больших птиц, а головы дам украшали тяжелые и пышные прически из хитро сплетенных кос над ушами; унизанные золотыми и серебряными нитями, они походили то на бараньи рога, то на гигантские сердца. Высокие складчатые воротники кавалеров и дам что есть сил вытягивали шеи и подпирали, точно лепестками распустившихся роз, подбородки. Сапоги тех и других, сшитые из мягкой кожи, вытаптывали ковры, устилавшие просторную залу. Обувь стреляла вперед длинными носами или давала последним безжалостно закругляться вверх — и то, и другое было в моде и считалось привилегией знати.

Слуги подавали вино в серебряных кубках, извлеченных из дорогих резных буфетов. В зале стоял легкий возбужденный гул, предвестник большого торжества.

— День рождения его величества, что мы праздновали накануне, и то отмечалось с меньшим шиком, — заметил Жорж Ла Тремуй, фаворит короля и его советник, подходя к Раулю де Гокуру, первому камергеру Короны и губернатору Шинона. — Вы не находите?

— Считайте, что это всего лишь продолжение праздника, — откликнулся тот. — Король на то и король, чтобы позволять себе такие малости.

— Интересно, она и впрямь заслуживает такого внимания? — точно сам с собой рассуждал Ла Тремуй. — Одно дело, подкупить своим красноречием приходского священника и коменданта провинциальной крепости, и другое — справиться с целым двором. Что вы об этом думаете, де Гокур?

— Ответ на ваш вопрос мы узнаем с минуты на минуту.

Ла Тремуй вздохнул:

— О да. С минуты на минуту. Только, боюсь, если Дама Жанна окажется не орлицей, а жаворонком, орлеанцы не простят нам ошибки. Ведь они ждут Афину-Палладу, не меньше. И ждут как манны небесной!

Помолчав, Рауль де Гокур сказал:

— Если чего орлеанцы и не простят нам, так это глухоты и слепоты, монсеньер. Жаворонком или орлицей, но они должны увидеть Жанну Девственницу. И они ее увидят.

Оба вельможи не испытывали симпатий друг к другу. Тем не менее они разулыбались и, не сговариваясь, стали следить за королем. Карл Валуа сейчас что-то шептал на ухо своей очаровательной жене, Марии Анжуйской, — улыбчивой, молодой, беззаботной. Шептал и время от времени смотрел на двери. Его волнение не могло укрыться от взглядов опытных придворных — Рауля де Гокура и Жоржа Ла Тремуя.

— Я беспокоюсь за его величество, — обронил Ла Тремуй. — Королева Иоланда, да хранит ее святой Михаил, так тесно окружила его заботами, связанными с приездом Дамы Жанны, что король вот уже которую неделю бледен. На наше горе он просто изводит себя этими новостями. Глядя на государя, я и сам стал хуже спать.

— Не знаю, вернет ли приезд Девы Жанны ваш сон, монсеньер, — вежливо заметил де Гокур. — Но, держу пари, что он вернет румянец на щеки его величества.

Не сводя глаз с короля, Ла Тремуй поднял брови:

— Вы так думаете? Дай-то Бог, дай-то Бог…