Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса

Хор Вастус повернулся туда, куда показывал Карторис, и, когда увидел меня, чуть не лишился чувств от изумления.

– Джон Картер! – закричал он, и тут в его взгляде вспыхнула тревога. – Мой принц, – сказал он, – где же ты…

Он умолк, но я знал, какой именно вопрос он не решился задать. Однако этому преданному воину я не мог признаться в том, что вернулся с таинственной реки Исс, пришел с берегов затерянного моря Корус, из долины Дор.

– Ох, мой принц, – продолжал он как ни в чем не бывало, – довольно и того, что ты снова здесь, и окажи честь мечу Хора Вастуса, позволь ему первым коснуться твоих ног.

С этими словами благородный воин снял с себя перевязь с мечом и бросил их на землю передо мной.

Если бы вы знали обычаи и характер красных марсиан, вы бы оценили глубокий смысл этого простого жеста; его понял и я, и все, кто был тому свидетелем. На словах это означало: «Мой меч, мое тело, моя жизнь, моя душа принадлежат тебе, и делай с ними все, что пожелаешь. До самой смерти и после нее я буду подчиняться тебе всецело. Прав ты или нет, твое слово будет для меня единственной истиной. А тот, кто поднимет на тебя руку, нарвется на мой меч».

Это клятва преданности, которую мужчины иногда дают джеддаку, чьи благородные поступки пробуждают горячую любовь его народа. Мне даже в голову не приходило, что подобная честь может быть оказана простому смертному. Ответ тут мог быть только один. Я наклонился, поднял меч с земли, поднес к губам рукоять, а потом, шагнув к Хору Вастусу, сам надел на него перевязь.

– Хор Вастус, – сказал я, положив ладонь ему на плечо, – ты подчинился прекрасному зову своего сердца. В том, что мне понадобится твой клинок, можно не сомневаться, но прими от Джона Картера торжественную клятву: никогда он не призовет тебя обнажить меч иначе как ради правды, справедливости и закона.

– Знаю, мой принц, – ответил офицер. – Если бы не так, я никогда бы не бросил свой любимый меч к твоим ногам.

Пока мы говорили, другие челноки носились между нами и кораблем. Вскоре с его палубы взлетела довольно большая лодка, которая могла поднять, пожалуй, с десяток человек, и легко опустилась на землю рядом с нами. С ее носа спрыгнул другой офицер и, приблизившись к Хору Вастусу, отсалютовал.

– Кантос Кан желает, чтобы спасенные нами люди были немедленно доставлены на борт «Ксавариана», – сообщил он.

Когда мы подошли к лодке, я оглянулся на своих товарищей и только теперь заметил, что Тувии среди них нет. Тут же выяснилось, что никто не видел девушку с того момента, как Карторис посадил ее на своего фоата и отправил к холмам, в надежде спасти от беды.

Хор Вастус тут же послал с десяток разведывательных челноков на ее поиски. Думалось, что Тувия не могла ускакать слишком далеко. А мы тем временем поднялись на палубу присланного за нами судна и скоро уже всходили на борт «Ксавариана».

Первым, кто нас там встретил, был сам Кантос Кан. Мой старый друг успел получить самый высокий пост в военно-воздушном флоте Гелиума, но для меня он оставался все тем же храбрым товарищем, с которым мы коротали дни в тюрьме Вархуна, видели жестокие злодеяния во время Больших игр, а потом преодолели много опасностей в поисках Деи Торис во враждебной Зоданге.

Тогда я был всего лишь безвестным бродягой с чужой планеты, а он – простым падваром. Теперь он командовал небесной армадой Гелиума, мне же была дарована честь зваться принцем дома Тардоса Морса, джеддака Гелиума.

Кантос Кан не расспрашивал меня, где я был. Как и Хор Вастус, он слишком боялся правды и ни за что не стал бы добиваться ее от меня. Рано или поздно он обо всем узнает, а до тех пор его вполне удовлетворяло то, что я снова рядом с ним. Он приветствовал Карториса и Тарса Таркаса с искренней радостью, но и принца не спросил, где тот пропадал.

– Ты ведь не знаешь, Джон Картер, – сказал мне мой друг, – как Гелиум любит твоего сына. Как будто вся наша любовь к его благородному отцу и к его несчастной матери сосредоточилась на нем. Когда стало известно, что он пропал, десять миллионов человек рыдали.

– Что ты имеешь в виду, Кантос Кан, – шепотом спросил я, – когда говоришь «его несчастная мать»?

Мне показалось, что эти слова несут некий зловещий смысл, которого я не улавливал.

Кантос Кан отвел меня в сторону.