Мы бешено бросались друг на друга, пока, почувствовав у своей груди его меч, которого я не мог избежать или отпарировать, я не бросился всем своим весом вперед, выставив вперед свой меч, не желая умереть один, если только это возможно. Я чувствовал, как сталь вонзилась в мою грудь, в глазах у меня потемнело, голова закружилась, и я ощутил, как подгибаются мои колени.
Глава пятнадцатая.
Сола рассказывает мне свою историю
Когда сознание вернулось ко мне, и мне сказали, что я только одно мгновение лежал без чувств, я сразу же вскочил на ноги и стал искать свой меч. Я нашел его торчащим в зеленой груди Цада, который лежал мертвым на мху цвета охры, покрывающем высохшее морское дно. Когда я совсем пришел в себя, то увидел, что его меч пронзил левую половину моей груди, но задел только кожу и мышцы, покрывающие ребра, вошел в мою грудь и вышел пониже плеча. Когда я наносил свой удар, я повернулся так, что его меч прошел через мускулы, причинив болезненную, но безопасную рану.
Я вытащил его меч из своего тела и точно так же достал и свой меч, потом повернулся спиной к его уродливому телу и направился, унылый, страдающий и мрачный к повозкам. Ропот одобрения марсиан провожал меня, но я не обратил на него внимания.
Окровавленный и обессиленный, я добрался до женщин, которые, будучи привычны к такого рода происшествиям, перевязали мои раны и приложили к ним те изумительные целебные средства, благодаря которым на Марсе гибнут только от самых ужасных смертельных ран. Дайте марсианке только малейшую надежду на спасение раненого, и смерти придется отступить перед ее искусством и опытностью. Они сразу же сумели так залечить мои раны, что кроме слабости, происходившей от потери крови, я не испытывал никакого беспокойства от страшного удара, который в условиях земного лечения наверняка заставил бы меня пролежать в постели много дней.
Как только они отпустили меня, я поспешил к повозке Деи Торис, где увидел мою бедную Солу с перевязанной грудью, но, по-видимому, не пострадавшую в стычке с Саркойей: кинжал ударился в одно из металлических украшений, которые она носила на груди, скользнул в сторону и только слегка задел ее тело, нанеся ей пустячную царапину.
Когда я приблизился, я нашел Дею Торис лежащей навзничь на шелках, и вся ее хрупкая фигурка содрогалось от рыданий.
Она не обратила внимание на мое присутствие и не слышала моего разговора с Солой, стоявшей совсем близко от повозки.
– Ее обидел кто-нибудь? – спросил я Солу, указав кивком на Дею Торис.
– Нет, – ответила она, – она думает, что вы погибли.
– И что некому чистить зубы у кошки ее бабушки? – спросил я, улыбаясь.
– Я думаю, что вы несправедливы к ней, Джон Картер, – сказала Сола. – Я не понимаю ни вашего, ни ее поведения, но только я думаю, что внучка десяти тысяч джеддаков никогда не стала бы оплакивать таким образом гибель существа, которое она считает ниже себя, или кого-нибудь, к кому она не относилась бы с величайшим уважением. Она принадлежит к гордой породе, и вы, наверное, сильно оскорбили или обидели ее, раз она не хочет обращать на вас внимания, когда вы живы, и так оплакивает вашу гибель.
– Слезы не так часто приходится видеть у барсумцев, – продолжала она, – и поэтому мне так трудно объяснить, что они могут значить. За всю свою жизнь я видела только два плакавших существа, помимо Деи Торис: одно из них плакало от горя, другое – от не нашедшей выхода ярости. Первой была моя мать, много лет назад, перед тем, как они убили ее; второй была Саркойя, когда они сегодня оторвали ее от меня.
– Ваша мать! – воскликнул я. – Но, Сола, вы ведь не могли знать ее!
– Я знала ее. И знаю моего отца, – добавила она. – Если вы хотите услышать необычную и совсем не барсумскую историю, приходите сегодня вечером в нашу повозку, Джон Картер, и я расскажу вам то, о чем я за всю мою жизнь никому еще не говорила. А теперь уже подан знак выступать в поход. Вам надо идти.
– Я приду вечером, Сола, – пообещал я. – Передайте Дее Торис, что я здрав и невредим. Я не стану надоедать ей, и будь покойна, я не подам вида, что видел ее слезы. Если она захочет меня видеть – я тут же явлюсь на ее зов.
Сола вошла в повозку, которая немедленно заняла свое место в ряду других повозок, а я поспешил к ожидавшему меня тоту и тоже помчался вскачь на свое место подле Тарс Таркаса в арьергарде колонны.