- Ого, - вырвалось у него, а в глазах зажглась насмешка и хитринка. – Тогда предлагаю поговорить в другом месте, а не здесь. – Он раскинул руки, предлагая оценить простор с идеально подстриженными полями для игры в гольф. – Поедем в ресторан, я тебя мороженым угощу. Я же знаю, ты любишь.
Я снова улыбнулась, на этот раз через силу. Вдруг вспомнилось, что папа всегда задабривал меня мороженым.
К ресторану рядом с пирсом мы добирались на электрокаре. Для передвижения по территории загородного клуба, они, без сомнения, были удобны, но я всё равно чувствовала себя немножко глупо, сидя позади, спиной к водителю, и цепляясь за маленький поручень, чтобы ненароком не свалиться. Вздохнула с облегчением, когда мы, наконец, припарковались рядом с рестораном. Я спрыгнула с неудобного, узкого сидения, одёрнула подол узкой юбки, и суетливым жестом откинула за спину волосы. А Лысовскому всё было весело. Он, как мальчик, выскочил с переднего сидения, взглянул на меня, и рассмеялся.
- Как тебе развлечения старика?
- Мило, - выдавила я из себя.
Оказавшись сидящей за столиком в ресторане, я почувствовала себя спокойней и увереннее. Пал Палыч остался ждать меня на улице, а я смотрела на тёмную воду озера, блестевшую в солнечных лучах, и ждала, когда мне принесут кофе и мороженое.
- Так что у тебя случилось, девочка? Совет директоров бунтует? Я слышал, ты была, навела там шороха, - улыбнулся Лысовский.
Я отмахнулась.
- Не было там никакого шороха. Я испугалась, и разговаривать с ними не стала. Решила взять паузу.
- Правильно.
- Дядя Гриша, отец вам ничего не рассказывал? Про завещание?
- А что с его завещанием? – удивился он. – Всё тебе достанется. Ты одна-единственная, кровинка его.
- Да я не об этом, - вздохнула я. – Я о компании.
- А, в этом смысле. Мы с ним обсуждали возможность его преемника, но он определиться никак не мог. Было у него несколько кандидатур.
- Даже несколько, - удивилась я.
- А что? Это такое дело, Марьяна. Всегда нужно иметь запасной вариант.
- То есть, мне ждать? Когда завещание огласят?
- Думаю, да. Торопиться, точно, не стоит. Поспешность, вообще, дело неблагодарное.
- Хорошо, - согласилась я, - я подожду.
- Так тебя это беспокоит?
- Нет. Точнее, не только это, - запуталась я.
- Тогда говори.
Мне принесли мороженое, я поковыряла его ложечкой, съела крупную малину, что лежала сверху. Она приятным, сладким сиропом растворилась на языке. Я даже глаза от удовольствия на мгновение прикрыла. Но бесконечно тянуть нельзя было, поэтому я снова на Лысовского посмотрела.
- Дядя Гриша, расскажите мне о матери.
- О матери? – удивился он. – А что тебе рассказать?
- То, чего я не знаю.
Григорий Филиппович в задумчивости хмыкнул, смотрел на меня, а глаза у самого хитрые-хитрые.
- Если отец тебе не рассказал, то мне откуда знать?
Я смотрела на Лысовского и понимала, что он со мной играет. Как в детстве. Уговаривает меня всякими глупостями, чтобы я перестала требовать ещё одну порцию мороженого.
- Дядя Гриша, у меня вчера гостья была, - выдала я ему без обиняков. – Говорит, что сестра моя. Родная, по матери.
Григорий Филиппович смотрел на меня, не моргая, после чего в задумчивости хмыкнул.
- Даже так, - проговорил он. И тут же признал: - Быстро они подсуетились. Где нашли?
И хотя от его слов у меня перехватило дыхание, от волнения, я всеми силами постаралась сохранить спокойствие, и проговорила:
- Караулила меня, у городской квартиры.
- Видать, хваткая особа.
- Вся в мать? – догадалась я.
Лысовский вздохнул, на этот раз совершенно искренне.
- Марьяна, ты пойми, отец же не просто так от тебя правду скрыл.
Я обстоятельно кивнула.
- Понимаю. Что не просто так. Но это, знаете ли, не фантики какие-нибудь. Это моя мать. Живая женщина. А папа её похоронил.
Лысовский откинулся на спинку стула, молчал. То меня разглядывал, то тоже на озеро смотрел. Думал. А я ему не мешала.
- Всё это было, конечно, ожидаемо, - проговорил, наконец, Лысовский. – Что она объявится. Но там, Марьяна, история некрасивая вышла. Что тут скрывать. Банальная, но некрасивая.
- Расскажите, - попросила я. – Я пыталась найти ответ в бумагах отца, но там ничего об этом нет. Да и вряд ли я что-то пойму, даже если найду бумаги о разводе, или что-то подобное.
Григорий Филиппович выдержал ещё одну паузу. Затем признался:
- Странно всё это обсуждать. С тобой, когда Сашки уже нет, да еще после стольких лет. Много лет об этом не говорили, я уж, признаться, и думать забыл. – Он на меня посмотрел: - Так говоришь, дочка у неё ещё?
Я кивнула.
- Двадцать четыре года.
- Не такая уж и большая разница между вами. Что про мать говорит?
- Ничего не говорит. Сказала, что меня обманули, что мама жива-здорова. Живёт в Ржеве.
Лысовский неожиданно хмыкнул.
- Что ж, туда ей и дорога.
- Дядя Гриша, вы знали… что она жива?
- Да знал, конечно. – Он неожиданно потёр шею, словно, неожиданно устал, или ему в один момент стало жутко неловко. – От меня-то такое разве скроешь?
- А от остальных, значит, можно?
Лысовский руками развел.