Принцесса на Кириешках

Я отошла в сторону. «Мир хижинам – война дворцам!» – это мы уже слышали и даже долгие годы жили по такому принципу, но ничего хорошего не получилось. На земле всегда будут богатые и бедные, боюсь, с таким расслоением ничего не поделать. Только во многих странах нищета считается унизительной. Если к тридцати пяти годам не сумел заработать себе на нормальное существование, если дети ходят в рванье, а жена побирается по знакомым – значит, ты лентяй и неудачник. Но в России, увы, все наоборот. Бедный не хочет приложить усилий, чтобы стать богаче. Пусть лучше все вокруг превратятся в нищих, и тогда мы будем счастливы. Увы, это не так. Отсутствие денег унижает и озлобляет. Мы во всех своих бедах привыкли винить кого угодно, кроме себя. Ну скажите, пожалуйста, с какой стати платить огромные суммы парню, помогающему парковать машины на улицах Москвы? В большинстве европейских столиц подобной немудреной работой занимаются студенты, зарабатывающие так прибавку к стипендии, а у нас – хмурые дядьки лет по сорок. И кто виноват, что они, дожив до седых волос, не научились работать? Правительство? Папа с мамой? Ой, не надо! Сами ничего не хотели: ни учиться, ни трудиться, вот и результат. Ну-ка посмотрите вокруг внимательно. В повально пьющей деревне, среди покосившихся избенок обязательно найдется добротный дом из кирпича, под железной крышей. Что, его хозяин выпросил себе за особые заслуги субсидии и льготы? Да нет. Просто он разводит свиней, сыновья торгуют мясом, невестки заботятся о коровах и готовят на продажу всякие вкусности: ряженку, творог, сыр, масло, сметану. Жена возится день-деньской с цветами, старшие внуки стоят с букетами у магазинов, даже старухам – матери и теще – нашлось дело по силам. Первая ведет хозяйство, а вторая вяжет из козьей шерсти носки и варежки – кстати, козы тоже свои. Никто из них не пьет, грязной работы не чурается, не исходит завистью к соседям. Просто работают от рассвета до заката. Вот такие люди вызывают у меня уважение.

Да в любом маленьком городке, в самой глухой провинции есть люди, вполне благополучные материально. Знаете, почему они не прозябают в нищете? Да потому, что не ноют, не стонут, не рыдают, а стойко переносят удары судьбы и умеют принимать нестандартные решения. Закрыли завод, на котором проработали почти всю жизнь? Это плохо, но не голодать же? Значит, будем обшивать соседей, делать им прически, сколачивать мебель, строить дома, штукатурить стены, разводить кур, сажать цветы… Главное, не падать духом. Ах, вы ничего такого не умеете? Так учитесь! Не хотите? Тогда не жалуйтесь на нищету. Хорошо живет лишь тот, кто пашет с утра до ночи, а не ноет на диване. Увы, время сейчас такое!

Посмотри вокруг, и дело, за которое тебе заплатят, найдется непременно, только не надейся на должность президента, ее всем не получить.

– Жаль, что тебе еще и стекла не побили! – рявкнула «дутая» куртка и с чувством выполненного долга удалилась.

Стряхнув оцепенение, я развила бешеную деятельность. Побегала по ближайшим дворам, нашла рукастых мужиков, согласившихся за разумную цену «обуть» моего коняшку, а потом пригнать его к офису радио «Бум».

Когда проблема была решена, я понеслась к метро. Опаздывать никак нельзя, передача идет в прямом эфире.

В вагоне нашлось свободное местечко. Я ввинтилась между двумя дядьками, сидевшими с широко расставленными ногами, и закрыла глаза. Эх, жаль книги с собой нет. Ехать, правда, недалеко, можно просто подремать, но отдохнуть мне не удалось. По вагону шеренгами зашагали нищие. В последнее время я, пересев за руль, перестала регулярно пользоваться подземкой, но, похоже, в метро ничего не изменилось.

Сначала по проходу протащилась кругломордая девица, прижимавшая к себе подозрительно крепко спящего бутуза.

– Подайте кто сколько может, – ныла она, – мы из Владивостока приехали, у сыночка онкология! Сделайте милость, лекарства дорогие! Вот справки…

Тряся пожелтевшим исписанным листом бумаги с печатями, «несчастная мать» медленно приближалась ко мне.

Я отвернулась. Вот врунья! За ней черноглазая, смуглая, замотанная в платок девчонка протолкала кресло, в котором сидел безногий мужик лет шестидесяти с опухшим от водки лицом. На шее у него висела табличка: «Помогите чеченскому ветерану, которого государство бросило на произвол судьбы».

Я снова отвернулась. Уже не знаю, где пьяница лишился конечности, но явно не в бою за взятие города Гудермеса. Хотя, может, я стала жестокой? Но никто из пассажиров не спешил лезть за кошельком. Мы все злые? Или просто поняли, что нищенство – это бизнес?[2]

Не успел «ветеран» выкатиться в двери, как ему на смену явился молодой, вполне здоровый, румяный парень с большой сумкой.

– Граждане пассажиры, – возвестил он, – минуточку внимания, извиняйте, отвлекаю вас, но дело важное.