– Эй, – сказал я. – Подожди, это не то, ты что-то пропустил, – и тут же прикусил язычок, потому что только недавно у нас произошла та сцена, когда я так расстроился из-за свадьбы Лютик и Хампердинка и обвинил его в том, что он пропустил что-то, и я не хотел её повторять. – Папочка, – продолжил я, – я не хочу ничего сказать, но разве принц не бежал в Зоопарк Смерти, а потом ты заговорил об Иниго, и, может быть, я имею в виду, не должно ли между этим быть странички-другой?
Мой отец начал закрывать книгу.
– Я не спорю; пожалуйста, не закрывай её.
– Я не из-за этого, – ответил он и посмотрел на меня долгим взглядом. – Билли, – сказал он (он почти никогда не называл меня так; мне нравилось, когда он это делал; когда меня так звал кто-то ещё, я ненавидел это имя, но когда это делал мой отец, я не знаю, я просто таял), – Билли, ты доверяешь мне?
– О чём ты? Конечно же да.
– Билли, у тебя воспаление лёгких; ты воспринимаешь эту книгу слишком серьёзно, я знаю, потому что однажды мы уже поссорились из-за неё.
– Я больше не ссорюсь…
–
– Почему? Что там происходит?
– Если я
– Не могу, пока не узнаю, что там происходит.
– Но…
– Скажи мне, что там происходит, и я скажу тебе, если не буду возражать, и обещаю, что если я не захочу это услышать, то ты сможешь перейти к Иниго.
– Но ты не сделаешь мне это одолжение?
– Я тихонько выберусь из кровати, пока ты будешь спать; где бы ты ни спрятал книгу, я найду её и прочитаю остаток главы сам, поэтому можешь просто сказать мне.
– Билли, пожалуйста?
– Не уйдёшь; просто признай это.
Мой отец издал этот свой ужасный вздох.
И я понял, что победил его.
– Уэстли умирает, – сказал мой отец.
Я переспросил:
– Что ты имеешь в виду под «Уэстли умирает»? Ты хочешь сказать, что он умирает?
Мой отец кивнул.
– Принц Хампердинк убивает его.
– Он только притворяется, верно?
Мой отец покачал головой и закрыл книгу.
– О, чёрт, – сказал я и заплакал.
– Мне жаль, – ответил мой отец. – Я оставлю тебя одного, – и он ушёл.
–
Он остановился в коридоре.
– Я не понимаю.
–
– Никто его не убьёт. Он будет жить.
– Ты хочешь сказать, что он победит, папочка? Господи, зачем ты мне читал эту книгу? – и я уткнулся головой в подушку и плакал так, как не плакал никогда раньше и никогда позже, даже по сей день. Я почти чувствовал, как моё сердце опустошается в подушку. Мне кажется, что самое потрясающее в слезах – это то, что, когда ты плачешь, тебе кажется, что ты будешь плакать вечно, но на самом деле ты плачешь и вполовину не так долго, как думаешь. Не в рамках настоящего времени. В рамках настоящих чувств это хуже, чем ты думаешь, но не для часов. Когда мой отец вернулся, вряд ли прошёл и час.
– Итак, – сказал он, – мы будем продолжать сегодня или нет?
– Стреляй, – ответил я. Мои глаза были сухи, мой голос не дрожал, ничего. – Спусти курок, как будешь готов.
– С Иниго?
– Давай послушаем про убийство, – сказал я. Я знал, что больше не заплачу. Моё сердце, словно сердце Лютик, теперь стало таинственным садом, и стены были очень высоки.
Хампердинк с криком бросился на неё, схватил её за волосы цвета осени, рывком сбил ног и протащил по длинному изгибающемуся коридору до её комнаты, распахнул дверь и швырнул её внутрь, и побежал к подземному входу в Зоопарк Смерти, и бросился вниз, делая один гигантский шаг за другим, и, когда он распахнул дверь клетки на пятом уровне, даже граф Руген был ошеломлён чистотой той чувства, что отражалось в глазах принца. Принц приблизился к Уэстли.
– Она любит тебя, – воскликнул принц. – Она всё ещё любит тебя, а ты любишь её, поэтому подумай вот о чём – подумай и ещё вот о чём: во всём мире вы могли бы быть счастливы, по-настоящему счастливы. Такой шанс парам не выпадает даже раз в столетие, что бы там ни говорили сказки, но у вас бы он был, и поэтому, думаю, никто никогда не испытает потерю настолько огромную, как вы, – и с этими словами он схватил круговую шкалу и толкнул рукоятку до самого верха, и граф крикнул: «Не на двадцать!», – не было уже слишком поздно; смертельный крик начался.
Он был куда хуже, чем вопль дикой собаки. Во-первых, для дикой собаки мощность была всего шесть, а теперь более чем в три раза выше. И поэтому, естественно, он был более чем в три раза дольше. И более чем в три раза громче. Но хуже он был не из-за этого.
Разница была в том, что в этот раз крик вырывался из человеческого горла.
Лютик услышала этот вопль в своей комнате, и он напугал её, но она и представить не могла, что это был за крик.
Йеллин услышал этот вопль у главной замковой двери, и тоже был напуган, хотя также не мог вообразить, что это было такое.