Принцесса с дурной репутацией

– Что ж ожидать от монастырской затворницы… Вероятно, поэзия не была вашим любимым чтением?

– Нисколько, – вздохнула я. – Хотя прочла очень много произведений поэтов прошлого и современности. Ваши стихи я тоже читала, герцог Альбино.

– А читали ли вы сонеты Дионисия Литанского?

– Да, – я кивнула. – Не могу сказать, что они произвели на меня неизгладимое впечатление.

– Отчего же? Что дитя вроде вас может понимать в поэзии и сонетах?

– Я и не понимаю, – пожала я плечами. – Я ощущаю. Поэзия – это математика, герцог, ритм, размер, граница, оковы. Настоящее стихотворение – это математическая формула или геометрическая проекция. Неумение соблюсти форму и точность губит стихотворение, оно становится мертвым. У мэтра Дионисия мертвые стихи, он совершенно не умеет обращаться с полифонией и тоникой.

– Ба! – герцог откинулся на бархатную спинку сиденья, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на уважение. – Да кто передо мной? Монастырская воспитанница или литературный критик? Где вы навострились так выражаться, милочка?

– Нас учили анализировать стихи на уроках изящной словесности, герцог Альбино, – молвила я снисходительно. – В нашем будущем нас ждало общество, где от нас ждали подобных знаний. Нас еще и учили писать стихи…

– Представляю себе!

– Но в этом нет ничего сложного, если помнить о математике.

– А как же полет мысли, вдохновение?

– Их всегда можно подчинить логике. По-моему, вдохновение выдумали те, у кого не хватает таланта логики и рациональности, герцог.

– Интере-есно… Я вот как раз читаю новый сборник стихов Дионисия Литанского и, как вы изволили заметить, весьма возмущаюсь. Не только полным неумением отличить анапест от дактиля, бедной рифмой и длиннотами. Чем больше я читаю, тем более мне кажется, что сей поэт – мучитель слов, заточивший их в застенок своего убогого мозга и терзающий их во имя собственного удовольствия и славы. Лучше б он стал путешественником!

Я хихикнула:

– Да, и на каких-нибудь Огненных островах, полных дикарей, его принесли бы в жертву кровавому божеству или просто зажарили на вертеле. Но тогда вам некого было бы критиковать, герцог Альбино!

– О, – махнул рукой герцог. – Таковые всегда найдутся. Ваше счастье, дитя, что вы всего лишь девочка, а не прославленный поэт современности. И вам не шлют ежедневно письма и посылки со сборниками стихов, рукописями и прочей белибердой, коей заполнена целая комната в моем замке. И увы, я не могу это просто отправить на растопку камина! Я вынужден все прочитывать и составлять мнение о каждом писаке, возомнившем себя поэтом.

– Но зачем вам столь тяжкое бремя, герцог?

– Его возложил на меня король, который, как известно, является почетным председателем Старолитанской литературной академии. Вообще-то, это его работа, но, разумеется, августейший не станет тратить на нее время. Он поручил сие мне, как первому среди первых. И сколь бы я ни ворчал, я все-таки несу это бремя с терпением – вдруг среди россыпи этих слов найдется что-то по-настоящему великолепное, талантливое, даже гениальное? Если это будет новый Овидий, Гораций либо…

– Альбино Монтессори?

– Хм, ну хотя бы. Впрочем, отложим Дионисия. Вы развлекли меня, Люция, и настроили на благожелательный лад. Лучше раскройте вашу тайну: вы сами пишете стихи?

– Избави Исцелитель, герцог! Никогда!

– Но вы так хорошо охарактеризовали поэзию, как математически точную науку, как свойство разума.

– Да, я понимаю поэзию. Настолько хорошо, что не имею ни малейшего желания экспериментировать в этой области. Это для меня слишком просто.

– Ну, например.

– Что?

– Сочините сонет прямо сейчас. Или экспромт-катрен.

– Извольте.

Я подумала минуту, а потом продекламировала:

Чтоб рассеять дорожную скуку,
Я поэзию чту как науку,
Но попутчик со мной не согласен
И поэтому слишком опасен.

Герцог рассмеялся.

– Очень мило! Если не считать рифмы бедными, а смысл не соответствующим действительности. Кстати, взгляните в окно: мы почти на месте.

Я выглянула в окно и увидела, что наша карета приближается к огромному замку, окруженному защитным рвом и насыпным валом. Я услышала звон колокола.

– Кастелло ди ла Перла приветствует нас, – пояснил герцог Альбино.

– Замок Жемчужины? – удивилась я. – Ах да, вспомнила: ваша первая книга стихов так и называлась – «Жемчужина».

– Верно. У вас хорошая память.

– Не жалуюсь.

– Что ж, надеюсь, вам понравится место вашей будущей работы.

С грохотом опустился подъемный мост, и карета въехала в обширный двор замка. Отворилась дверца, и я увидела два ряда слуг, выстроившихся по обе стороны алой ковровой дорожки. Напротив кареты стоял высокий худощавый старик в сиреневой ливрее, обшитой золотым позументом. Он низко поклонился:

– Добро пожаловать домой, ваша светлость!

– Спасибо, Фигаро.

Герцог вышел из кареты и подал мне руку:

– Это госпожа Люция Веронезе, компаньонка моей дочери.

Еще один поклон:

– Добро пожаловать в замок, госпожа.

Герцог и я шли сквозь строй кланяющихся слуг, и Альбино говорил, поддерживая мою руку: