Принцесса с револьвером

– Генри! – услышал он еще сквозь сон. – О господи, да ты…

И он уже не чувствовал и не слышал, как Мария-Антония, пустив в ход весь свой обширный запас бранных слов, стаскивает с него пропыленную куртку, снимает сапоги и оставляет спать на скрипучей кровати, а сама идет вниз, чтобы попросить хозяйку сегодня приготовить двойную, нет, лучше тройную порцию на ужин, а еще нагреть воды, да побольше. И денег хватит, конечно, ведь он приехал. Он же обещал…

…Раздав распоряжения – теперь она действительно могла не мелочиться, вытащила ведь у Генри из кармана горсть монет (он не обидится, рассудила Мария-Антония, раз деньги пойдут на дело), – девушка вернулась в комнату и села рядом со спящим каменным сном Монтрозом. Она знала, как такое бывает: когда умолкают на середине фразы, и валятся без памяти, и не знают, что творится рядом. Видела сколько раз… и сколько раз сидела вот так же подле спящего мужа, вернувшегося домой лишь на несколько дней. Ей бы требовать его внимания – а Филипп и рад был этому, – но Марию-Антонию воспитали правильно. Она прекрасно понимала, что важнее в такой момент: пустая женина болтовня или пара часов крепкого сна. То, что не могло ждать, она, конечно, сообщала сразу, но прочее… до прочего, бывало, вовсе не доходило дело, и что уж теперь вспоминать!..

…Генри проспал до самого вечера, а потом очнулся – не проснулся, а именно очнулся, будто из проруби бездонной вынырнул, – сел, озираясь.

– Я взяла у тебя денег, – сообщила Мария-Антония, растягивая на руках его драную куртку. Вернее, теперь уже зашитую. – У меня почти ничего не осталось, а ты наверняка страшно голоден.

– Это точно, – сознался он, протирая глаза. – Только сперва собак бы накормить, если уже явились…

– Явились, – кивнула принцесса. – Я проверила. Их накормили, как ты велел, они спят на конюшне.

– Хорошо… – Мужчина снова помотал головой, заставляя себя проснуться. – Ты как тут? Никто не трогал? Только честно.

– Ты уже спрашивал. – Девушка улыбнулась. – И я ответила – никто. А в дилижансе оказалась одна замечательная пожилая дама, она опекала меня, как родную внучку. И объяснила, как вести себя и что говорить, если вдруг… А на крайний случай у меня был револьвер.

– Погоди, погоди, – нахмурился Монтроз, с трудом соображая спросонок. – Это что за тетка такая? И почему тебя тут называют какой-то фамилией…

– Шульц, – напомнила Мария-Антония. – Это ее девичья фамилия, а так-то она Мариам Герберт-Шульц. А я, изволишь ли видеть, ее троюродная внучка.

– О господи… – Генри рухнул поперек кровати. – Тебе везет, как… Я не знаю просто! Взять и наткнуться на старуху Мариам, которой детей в округе пугают, а потом назваться ее внучкой!

– Троюродной, – заметила принцесса. – И это была ее идея.

– Ты ей рассказала что-нибудь?

– Ничего, кроме той самой истории о разоренной ферме. Но она не поверила. Ты и сам говорил, – вздохнула принцесса, – мне трудно притворяться простолюдинкой. Даже руки меня выдают.

– Тебе сказочно повезло, – пробормотал Генри, поднимаясь на ноги. Его слегка покачивало, как пьяного, это давала о себе знать застарелая усталость. – Ты мне потом все расскажешь, Тони. А сейчас…

– Ужин полчаса как готов, – сказала она невозмутимо. – Иди вниз, хозяйка тебе подаст. А потом поди и вымойся, от тебя разит, как из выгребной ямы, Генри Монтроз!

– Когда ты обниматься лезла, то об этом не вспоминала, – буркнул он, пряча ухмылку.

– Я была слишком рада тебя видеть, чтобы еще и принюхиваться, – отрезала принцесса. – Иди, покуда ужин не остыл. Он здесь и так не сказать, чтобы слишком хорош!

Генри только вздохнул, отправился, куда послали, и приговорил минимум три порции непонятного варева с ошметками мяса, именовавшегося здесь «рагу с овощами». Да и ладно, что – и кого – бы ни спровадили в это безобразие, оно все равно оказалось горячим, сильно сдобренным пряными травами и достаточно сытным, чтобы заставить его желудок возликовать.

Потом он сходил проведать псов – те стараниями Марии-Антонии получили причитающуюся им кормежку и теперь действительно дрыхли, хотя и проснулись навстречу хозяину, – и лошадь. Та выглядела скверно, и конюх, хмурясь, сказал, что кобыла вряд ли уже будет бегать, как прежде. Генри было жаль скотинку, но он купил ее по случаю, привыкнуть не успел, а его жизнь мало располагала к сантиментам относительно таких вот случайных лошадей… Придется купить новую, вот и все, подумал он.

До темноты он успел провернуть еще кое-какие делишки, потом с наслаждением отмылся в горячей воде и отправился наверх.

– Я уже и не чаяла увидеть тебя сегодня, – встретила его Мария-Антония. В точности как сварливая жена, восхитился Генри.

– Ну, вот он я… – Он невольно замялся на пороге, не зная, что сказать.

– Что случилось? – тихо спросила девушка. – Я думала, что не дождусь. Собиралась уже дать знать на ферму…

Монтроз вздохнул, улыбнулся. Пересказал все то же, что говорил ей спящей, только с большими подробностями – те сами собою всплывали в его памяти.

– Хорошо, что не потащилась одна на ферму, – сказал он в заключение. – Приметно. Я придумал кое-что получше.

– И что же?