Принцесса с револьвером

– Я думаю, наши конкуренты в ближайшее время будут слишком заняты охотой за кое-чем, вернее, кое-кем интересным, – улыбнулся его близнец. – А к нужным выводам «ящерки» придут сами, там ведь в аналитиках не дураки сидят.

– Именно. Так что информация для них должна оказаться достаточной, но в должной степени разрозненной, – кивнул старший Хоуэлл. – Что ж, так мы выиграем немного времени! Если не вышло отыграть его по прежнему плану, то при этом мы все же получим небольшую фору…

– Бо́льшую, чем ты думаешь.

– Вот как?

– Экспедиция уже готова, – сказал Рональд и улыбнулся. Он прекрасно знал близнеца и ничем не рисковал, давая понять это. – Выходит по нашему сигналу.

– Откуда? – только и спросил Ивэйн.

– Из Холлиброка.

– Это ведь в двухстах милях от нас!

– Верно, они ведь пойдут другим маршрутом, как ты и сказал, а в Холлиброке нет агентов «ящерок», за это я ручаюсь, – пожал плечами Рональд. – Но я предпочел перестраховаться. Магов там девять плюс несколько тоувов со всем необходимым снаряжением. Надеюсь, этого будет достаточно на первое время.

– Да, пожалуй, – кивнул Ивэйн и довольно улыбнулся. Улыбка вышла хищной. – Что ж, отдавай приказ выступать немедленно. И займись…

– Ну разумеется, – хмыкнул его близнец и поднялся.

– Погоди, – окликнул старший Хоуэлл. – Ты так и не сделал ставку. Что скажешь, с учетом всех внесенных корректив?

– Один к ста, что рейнджер вообще останется в живых, – спокойно ответил Рональд. Подумал и добавил: – И один к тысяче, что он выполнит задание.

– Принято, – кивнул Ивэйн.

Переглянувшись, братья снова улыбнулись одинаковыми улыбками и расстались, чтобы заняться неотложными делами. А их у главы корпорации и его помощника было невпроворот…

…Марию-Антонию разбудил собачий лай. Один пес громыхал басом, коротко, гулко, как из бочки, второй лаял звонко и яростно. Теперь понятно, почему Генри так назвал своих зверей! Но отчего такой переполох? На ее памяти собаки еще ни разу не подавали голоса, не рычали даже, что и неплохо… Может быть, почуяли опасного зверя? Генри ведь сказал еще вчера, что теперь они на Территориях, можно ожидать самого худшего… Знать бы еще, чего именно!

– Сиди там! – приказал Генри, стоило ей попытаться высунуться наружу. Девушка только и заметила, что ночь стоит светлая, лунная и звездная, даже и без костра можно разглядеть, что творится вокруг. – Не высовывайся!

– Что случилось?

– Понятия не имею, – процедил Генри. Мария-Антония все же откинула полог палатки и смогла рассмотреть, что в руках у него какая-то длинная штуковина, напоминающая… да, пожалуй, аркебузу или что-то в этом роде, только заметно легче. – Обычно черта с два от них лая дождешься, а тут разошлись… И лошади волнуются.

Привязанный неподалеку Шуш в самом деле беспокоился, бил копытом, коротко всхрапывал, а Шия жалась к нему. Только вороная оставалась безучастной.

Псы вдруг перестали лаять, будто по команде, и вернулись к хозяину. Шерсть у них на загривках стояла дыбом, глаза в свете луны отсвечивали волчьим зеленым огнем, черные губы приподнимались, обнажая желтоватые клыки, в горле клокотало рычание. Что бы ни пряталось неподалеку, оно собакам не нравилось, это уж точно.

– Ложись спать, – велел Генри, опустив оружие. – Я покараулю до рассвета, не нравится мне все это…

– Может быть, какой-то хищник? – спросила Мария-Антония.

– Если б это был зверь слабее Грома и Звона, они б им поужинали, – сказал мужчина. – Если сильнее – дали б мне знать, но не лаем. А так… ума не приложу, в чем тут дело. И тихо ведь, ничего не происходит!

– Откуда ты знаешь?

– Да чувствую я, откуда ж еще, – досадливо ответил он, сел рядом с палаткой, привычно подобрав длинные ноги. Он всегда так сидел, говорил, что научился у дикарей, удобно, дескать. – Я ведь сколько лет на Территориях… Не чуял бы, давно б уже сгинул.

– Сколько?

– Что?

– Сколько лет ты здесь? – поинтересовалась девушка. Раньше как-то не приходилось к слову, а ей было интересно, который год миновал ее избавителю. Так не разобрать: волосы светлые, если и есть в них седина, не разглядишь; в уголках глаз морщины, но, скорее всего, это от привычки щуриться на солнце. Вел себя Генри уверенно, но иногда прорывалось что-то такое… совсем мальчишеское. Впрочем, такое и со старыми воинами бывало… – Я спросила что-то не то? Почему ты молчишь?

– Считаю! – весело отозвался Генри. – Ну, смотри, как выходит… Я первый раз сбежал, когда мне двенадцати не исполнилось. Повезло, что жив остался… Дальше – больше. Вот ведь притча! Кажется, вся жизнь тут прошла, а если посчитать, то и двадцати лет не прошло!

Значит, ему около тридцати. Достаточно много, чтобы из головы выветрилась юношеская дурь, и это хорошо. А так – совсем молодой мужчина, в самую силу войдет годам к сорока, не раньше, Мария-Антония знала такой тип. Ее отец был из подобных людей, к своим шестидесяти он не только не растерял силы и остроты ума, а и многим моложе его дал бы фору…

– Я тебе, наверно, стариком кажусь? – спросил вдруг Генри.

– Отчего бы? – удивилась она.