Принцесса специй

— Для некоторых из нас — кончается в это время, — парирую я, сглатывая слезы, подступающие к горлу. Под прилавок я быстро кладу, чтобы он не увидел, последнюю табличку, которую я только что закончила писать. Ее я вывешу завтра: МАГАЗИН ЗАКРЫВАЕТСЯ. СЕГОДНЯ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ.

Будет ли другая Повелительница Специй стоять вот так же здесь, где стою сейчас я, и писать другую табличку: НОВЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ. Кто она будет? И Равен — придет ли он и к ней тоже, и…

Прекрати, глупая Тило. В том месте, куда ты уйдешь (но где это?), все это уже не будет иметь никакого значения.

Равен терпеливо ждет, когда я обращу на него свое внимание. Я замечаю, что он пришел в джинсах. Простая хлопчатобумажная рубашка, белая, как солнце в самый полдень. Такой простотой он меня ослепляет.

— Я пришел досказать свою историю. Если у тебя сейчас есть время.

— Время подходящее, как никакое другое, — отвечаю я, и он начинает.

— Смерть моего отца освободила меня от всего — всех связей и необходимостей. Я был как лодка, пустившаяся в плавание в открытом океане, который таит в себе клады, штормы и морских чудовищ, и что тебе выпадет — неизвестно.

Знакомо ли тебе это чувство, Тило? Если так, то ты знаешь это одиночество, это ощущение опасности. Человек тогда может стать и убийцей, и святым.

У меня не было никого близкого, потому что и отец, и мать — хотя и в разных смыслах — были потеряны для меня, так же, как и мой прадедушка, хотя иногда я едва удерживался от того, чтобы не думать о нем. И, в общем, все законы мира как бы перестали действовать для меня. Мнение других перестало что-либо значить. Я чувствовал себя в невесомости, я стал губкой, готовой впитать что угодно, стать кем угодно, — если решу, что это того стоит, — или раствориться в небытие.

Я много времени проводил, валяясь на диване, уставившись в потолок и воображая себе возможности своей жизни. Мое нынешнее существование — доучиваться в школе, участвовать в драках, тусоваться с мальчишками, сидеть за обедом с мамой, глотая вместе с едой тишину, — все это наполняло меня неудовлетворенностью. Во всем этом не было будущего, не было глубины. Не было силы.

Потому что, лежа в своей комнате, вне бурного течения событий снаружи, я постепенно понял, что в жизни есть только одно, что стоит иметь. Это сила. То, что хотел дать мне прадедушка перед смертью. То, чего лишила меня моя мать. И хотя нет возможности вернуться в тот момент времени, когда я мог получить ту силу, в мире есть и другие ее виды. Я должен найти ту разновидность, которая мне подходит.

Я перебирал в мыслях совершенно несообразные между собой возможности: становился членом шайки мафиози, вступал в Организацию по борьбе за мир, шел в армию. Даже возвращался в тот дощатый домик, чтобы найти кого-нибудь, кто знал моего прадедушку и то, как он жил. Но в конце концов ничего из всего этого я не сделал. В конце концов я поступил в бизнес-школу.

Тебе смешно? Так и знал, что ты будешь смеяться. Но на тот момент в моих раздумьях мне открылось еще кое-что: деньги — вот что правит миром, по крайней мере, тем миром, где я живу. Деньги были реальной силой. С их помощью я могу полностью пересоздать себя, и не так, как моя бедная мать силилась сделать, но основательно и со вкусом, раз и навсегда.

По большей части я оказался прав.

Дело было не в финансах как таковых: отец застраховал свою жизнь — но моя идея заключалась в том, чтобы любой ценой изменить все свои привычки, подтянуть оценки, прекратить шататься без дела с парнями, в общем, все в таком духе. Но это оказалось даже проще, чем я предполагал. Во мне открылась неожиданная жесткость, что-то, что помогало откидывать все ненужное и пробиваться через все, что стояло на пути. Может, изначально это качество я унаследовал от матери, но по ходу дела оно укреплялось, становилось еще более несокрушимым.

Мои дни приобрели тихий, подводный характер, когда я начал потихоньку готовиться к своему будущему. Люди меня сторонились, а я и не настаивал ни на каком общении. Приятели, которые дразнили меня и подзуживали на драку, учителя, удивленным шепотом обсуждающие меня в учительской, даже мать, которая радовалась за меня, но не понимала. Все они были лишь помехой, отвлекающим фактором, рябью на внешней поверхности, имеющей мало отношения к моей действительной жизни. Точно так же я воспринимал однокурсников в колледже.

А в колледже оказалось, что мне не стоит усилий понимать движение денег, их своеобразную логику. То, как они приходят, накапливаются, их спады и взлеты. Я наслаждался их секретным языком. У меня была известная сноровка в том, что касается денежных операций, и даже в те первые дни, когда я — еще студентом — начал играть на бирже, я точно знал, что купить и когда продать.

— И как, дало ли тебе это силу, о которой ты мечтал?

Мой Американец посмотрел на линии у себя на ладонях, затем мне в глаза.