Принцесса специй

И прежде чем я успела подумать, что его голос похож на нутовую муку, замешанную с сахаром, как его рука уже на ручке ящика, касается моей.

Какими словами мне описать это прикосновение, опалившее все мое существо, словно огнем, но таким сладким, что я хотела бы, чтобы это жжение никогда не прекращалось. Я отдернула руку, верная законам Принцесс, но ощущение не ушло.

И еще эта мысль: никто и никогда раньше не хотел мне помочь.

— Прикольное место! Мне здесь нравится, — сказал Мой Американец.

О да, я знаю, какая ужасная бесцеремонность называть его «моим». И улыбнуться в ответ, когда на самом деле я должна была бы сказать: пожалуйста, уходите, уже очень поздно, до свидания, спокойной ночи.

Вместо этого я снимаю с полки пакет.

— Это дхания, — говорю я, — семя кориандра, сферической формы, как планета земля, оно просветляет взор. Когда вымочишь его и выпьешь раствор, это очистит тебя от старого чувства вины.

Зачем я говорю ему все это? Тило, остановись. Но то шелковое облако выталкивает слова из меня. В нем Он кивает и щупает крохотные шарики через пластиковую упаковку, вежливо и совсем не удивленно, как будто то, что я говорю, вещь самая обычная.

— А это, — я открываю крышку и просеиваю порошок сквозь пальцы, — амчур. Из черной соли и высушенного истолченного манго, лечит вкусовые рецепторы, возвращает интерес к жизни.

Тило, что-то ты разболталась, как девчонка.

— О, — он наклоняет голову, чтобы вдохнуть запах, поднимает глаза и одобрительно улыбается. — Этот запах ни на что не похож. Но мне нравится.

После этого он отступает.

Он говорит неожиданно официальным тоном:

— Я слишком вас задерживаю. Вам нужно закрываться.

Тилоттама. Глупая, тебе ли не знать. А ты подумала, что ему интересно.

У выхода он помахал рукой в знак прощания, а может, просто отгонял назойливо кружащихся мотыльков. Я почувствовала сильную грусть, потому что он уходил с пустыми руками и потому что я не смогла найти то, что он искал. И еще потому, что во мне что-то перевернулось, подсказывая, что я его теряю, единственного человека, сердце которого не смогла прочесть.

Но затем.

— Я еще зайду, — говорит Одинокий Американец и улыбается широчайшей улыбкой. Как будто действительно говорит, что думает. Как будто так же, как я, будет этого ждать.

После того как Одинокий Американец ушел, я бесцельно обошла магазин в необъяснимой печали. Неуспокоенность, эта старая болезнь, от которой, как мне казалось, я излечилась, поднималась во мне мутной и вязкой волной. Не могу вынести мысль, что должна запереть дверь. Сделать это — значит признать, что он и в самом деле ушел. Снаружи мерцают уличные огни. Мужчины и женщины поднимают воротники и исчезают в переходах, ведущих к неясно различимому шуму и грохоту метро. Желтая мгла заполняет обезлюдевшие улицы; где-то вдалеке начинают выть сирены, словно напоминая, как непрочно благополучие. Но, конечно, никто не обращает внимания.

Я ищу специю для него.

Различные специи помогают в различных бедах, — рассказывала Мудрейшая, уже после того, как научила лечению общих болезней. — Но для каждого человека есть своя особенная специя. Нет-нет, вас это не касается: Принцессам нельзя использовать специи для себя — я говорю о тех, кто к вам приходит. Это называется махмул — главная специя, и для каждого она своя, махмул — приносит удачу, успех или радость, отводит несчастья. Если ты не знаешь, как еще помочь человеку, нужно углубиться в себя и определить его главную специю.

Одинокий Американец, я затрудняюсь назвать твою, хотя всегда гордилась тем, что определяла это без промедления.

Я осматриваю полки. Калонджи? Аджвайн?[60] Порошок из манго с корнем имбиря? Чун, жгучий белый лайм, завернутый в листья бетеля? Ни то, ни другое. Ни одна не кажется подходящей. Может быть, дело во мне, в смущении моей души? В том, что я, Тило, не могу перестать думать об этих глазах, темных, как тропическая ночь, таких глубоких, как будто в них таится опасность.

И почему я так упорно называю его одиноким? Может статься, уже сейчас, пока я тут в досаде вышагиваю вдоль полок с чечевицей, нервно шарю руками по локоть в ящике с ражма,[61] чувствуя кожей перекатывание прохладных красных стручков, — он поворачивает ключ. Дверь распахивается, и женщина с волосами как золотистый туман поднимается с дивана навстречу ему с распростертыми…

Нет. Это не так. Я не могу позволить себе так думать.

Он заходит, зажигает свет, щелкает по кнопке, и звуки сарода[62] заполняют пустое пространство комнаты. Он откидывается на подушках из Джайпури[63] — да, ведь он любит все индийское — и думает обо всем том, что видел сегодня, о магазинчике, в котором собраны запахи всего мира, о женщине, чьи нестарые глаза притягательны, как…

Пустое мечтание. Глупая опасная надежда.

— Когда в ваши мысли начинают вплетаться ваши собственные мечты, — поучала Мудрейшая, — истинное видение начинает оставлять вас. Вас обуревает замешательство, и специи перестают повиноваться.

Остановись, Тило, пока еще не слишком поздно.