Принцесса в академии. Суженый

– Повторяю: солгать, произнося клятву, невозможно. Сказать неправду, искренне веря в нее (на тот случай, если вас ввели в заблуждение) – тоже.

Я сложила руки на груди.

– Какая мне здесь выгода? Постойте… вы назвали меня честной гражданкой?

Тонкие губы принца растянула понимающая улыбка. Он наклонился вперед, вплотную придвинув свое лицо к моему.

– Именно. Это и есть ответ на вопрос. – Я молча поджала губы. – Если ты ее произнесешь, – он облизнул губы – надо же, быстро забыл свои куртуазные манеры, – то получишь официальное гражданство. Сможешь уезжать и приезжать в Затерянное королевство, когда вздумается. Плюс, разумеется, тебя и твоих друзей освободят из темницы и снимут все обвинения.

– Освободят? – Я забыла о демонстративной позе, неверяще уставившись на него. – Это мадам Лилит так сказала?

– Не верь ему! – сердито сказал Озриэль.

– Они с первым советником – с одного куста, – поддержала мадам.

– Мы не попадем дважды в эту мухоловку, – добавил Магнус.

Принц проигнорировал выпады, давая понять, что ждет вердикта именно от меня.

– Они правы. Зачем мне вам верить?

– Потому что я не лгу, Оливия.

Он пошарил в кармане мантии и извлек маленькую коробочку, покрытую узорами черненого серебра и россыпью аметистов, и щелкнул крышкой. Внутри лежала красная пилюля, похожая на стеклянную. В глубине ее, если приглядеться, мерцал клубящийся дым.

Принц внятно произнес:

– Я, Глюттон Медоречивый, клянусь, что принцесса Оливия получит свободу и официальное гражданство Затерянного королевства, если завтра поклянется в подлинности свитка, вынесенного ею из Академии. Свобода будет также дарована ее друзьям.

– И Озриэлю гражданство, – быстро добавила я.

– Да будет так, – провозгласил принц, одним движением закинул пилюлю в рот, перекатил на языке, словно решаясь на что-то крайне неприятное, проглотил и громко рыгнул.

– Прошу прощения, побочный эффект.

Никто уже не слышал извинений, потому что в следующую секунду из его ушей, носа, рта и даже глаз повалил красный дым, растекаясь в воздухе узорами, складываясь причудливыми кольцами. Казалось, внутри принца танцевал газообразный осьминог. Глаза Глюттона Медоречивого закатились, он откинулся на спинку и несколько раз дернулся. Вскоре дым начал покидать тело. Он сгустился перед моим носом красным облаком и принял форму надписи на незнакомом языке.

– О, тут написано на латыри! – послышался шепот мадам. – Означает что-то вроде «принято».

Повисев так немного, надпись начала бледнеть и рассеиваться, пока не исчезла бесследно, оставив нас молчаливыми и ошеломленными.

Глюттон Медоречивый как ни в чем не бывало выпрямился, разгладил мантию и промокнул губы батистовым платочком с монограммой.

– Вы только что дали магическую клятву? – спросила я, хотя ответ и так был очевиден.

– Да. Теперь можешь не сомневаться, что я сдержу слово.

– А что произошло бы, если бы вы солгали?

– Меня бы разорвало на части, – беспечно отозвался он, спрятал коробочку и поднялся. – Так мы договорились, Оливия?

– Не смей, Ливи! – крикнул Озриэль и с отчаянием потряс решетку. – Ничего не обещай этому негодяю.

Глюттон Медоречивый и ухом не повел.

Я опустила глаза на протянутую сухонькую ручку, краем сознания отметив, что стул опять куда-то делся, и, несмотря на возражения друзей, пожала ее.

– Договорились, сир Медоречивый.

Один из его перстней больно впился в ладонь. Принц улыбнулся краем рта, поднес мою руку к губам и поцеловал, после чего направился в дальний конец прохода и скрылся из виду.

– Он ушел? – нервно спросила Эмилия. – Этот принц пугает меня до дрожи.

– Кажется, ушел, – сообщила мадам, вытягивая шею и вглядываясь в темноту.

– Че еще за латырь? – спросила Уинни.

– Язык, используемый для научного обозначения растений, – фыркнула Эмилия.

Озриэль стоял и молча смотрел на меня.

– Пожалуйста, не осуждай меня, Озриэль, – взмолилась я. – Сейчас мне нужна ваша поддержка, твоя поддержка.

– Думаю, мое мнение и моя поддержка нужны тебе меньше всего, Ливи. Ты все решаешь сама, – только и сказал он, отошел в угол камеры, где я не могла его видеть, и просидел там до самого вечера, не откликаясь на мои призывы и не произнося ни слова.

Даже от еды отказался и ничего не ответил Магнусу, когда тот пошутил, что если голодовка продолжится, скоро с него начнет сваливаться и эта оболочка.

* * *

Во второй половине дня уровень шума снаружи заметно возрос. Сквозь окошко долетал скрип телег и карет, окрики возничих, скороговорки лоточников и газетчиков, соревнующихся за покупателей. Я сидела, бесцельно водя по полу камеры прутиком, который нашла в куче соломы.

– Начали съезжаться гости праздника, – резюмировал Магнус.

Уинни вздохнула.

– К вечеру в «Наглой куропатке» будет не протолкнуться, а гномы не скупятся на чаевые…

– Только об этом и можешь думать, – упрекнула Эмилия.

Мы с Озриэлем не включились в общую беседу.

– Магическую клятву не обхитрить.

Я подняла глаза.

– Что, мадам?

Гномка сочувственно смотрела на меня.