Принцесса Володимирская

– Разве судьба семейства Ван-Тойрс, по милости Карла и вашей, не есть грабеж? Разве самозванство не есть мошеннический обман? Разве смерть старухи, бабки Карла, или положение, в которое вы поставили вашего мужа, положение вашей невестки Фредерики Дитрих не есть убийство? Почем вы знаете, может быть, покинутая Фредерика действительно умирает с горя, а отец Карла или ваша свекровь, может быть, даже и умерли.

– Да, вы правы… Это все то же. Но это случилось помимо моей воли. Я искала своей свободы, желала своего нравственного воскресения, а не их смерти…

– Да ведь и мы теперь не будем желать чьей-либо смерти, несчастия или разорения – мы будем только желать себе жизни, счастья и обогащения! – так же насмешливо, но с оттенком озлобления выговорил Шенк. Алина удивилась тону его голоса, и он вдруг прибавил, будто поясняя свою вспышку:

– Я лгу и обманываю постоянно всех, и уже давно, с юных лет! Но знаете ли вы, кому я никогда, за всю мою трудную скитальческую жизнь, полную всяких тяжелых испытаний, – кому я никогда, ни разу не солгал?!

– Священнику на исповеди?

– Нет и да… Я в церкви за всю мою жизнь был, вероятно, раза четыре… Моей совести я никогда не солгал. Убивая человека, а это мне случалось, я не говорил себе, что он сам виноват или что я не желал его смерти.

– Неужели вам случалось человека убить? То есть действительно убить… Оружием?

– Да-с… Даже вот этой самой шпагой, которую вы видите… и с которой я не расстаюсь. Я имел более двадцати поединков, и раз восемь из них кончались опасной раной противника и три раза – смертью на месте…

– Вы искусно владеете шпагой?

– Замечательно! А как же вы хотите, чтобы человек моего ремесла – авантюрист и chevalier d’industrie – был бы не дуэлист? Я бы тогда давно уже был на том свете или в остроге, а не у вас… Не далее как неделю тому назад я дрался против трех человек, оскорбивших меня в коридоре игорного дома. Поединок произошел тут же на дворе в полумраке. Они, конечно, хотели и надеялись меня убить! Двух я легко ранил, и они убежали, а третьего, наиболее смелого, я полагаю, теперь на свете, может быть, тоже нет… Но наверное я этого не знаю.

– Это ужасно! – воскликнула Алина, невольно вспоминая ночное преступление в замке и смерть своего отца.

– При этом я их просто ограбил, как грабят на дорогах, то есть вытащил у третьего упавшего без сознания на землю его выигрыш… Большую сумму.

– И эти деньги вам не жгли руки, вы их спокойно тратили? – воскликнула Алина.

– Нет. Я их не тратил вовсе, поэтому они моих рук не жгли, не кусали, не…

– Куда же вы девали их? Кто же их тратил?

– Догадайтесь. Это нетрудно!

– Как?!

– Так!..

– Неужели же… Эти деньги, что вы мне тогда… Крупная сумма?.. Да, неделю тому назад… О, это, право, ужасно!.. – воскликнула Алина, закрывая лицо руками. Она готова была заплакать.

– Отчего же вы так взволновались?

– Это отвратительно! Если бы я знала…

– Полноте. Полноте. Не лгите себе и Богу, если говорите, что верите в Бога! – горячо воскликнул Шенк. – Разве деньги Дитриха, Шеля, Ван-Тойрса, которые вы расшвыряли, не достались вам ценой если не крови, то кровавых слез, пролитых загубленными вами их женами и матерями? Полноте!.. Все это самообман и ложь людская. Надо быть честным перед самим собой. Это одно утешение остается нам.

И Шенк вдруг перешел на шутливый лад и прибавил, уже весело смеясь:

– Надо же подлецам и негодяям дозволить себе изредка лакомство: быть честным перед собой и не лгать себе самим.

Развеселив Алину разными шутками, Шенк объявил ей, что вечером он будет у нее снова и передаст ей один свой план действий, который надо непременно и немедленно привести в исполнение.

– Вспомните то, что я сказал вам в начале нашей беседы. От вашего решения, согласия или несогласия, зависит мой образ действий относительно вас самих. Или я буду ваш друг, ваш верный раб, или жестокий и беспощадный враг! Я не остановлюсь ни перед чем ни в смысле жертвы, ни в смысле мести. Вы у меня в долгу… на крупные суммы… Денег я не прошу!.. Да у вас их и нет и быть не может. Иной жертвы я тоже не прошу, хотя обладать такой женщиной, как вы, – и завидная доля… Но я слишком безобразно дурен собою и при этом слишком самолюбив, чтобы примириться с тем отвращением к себе, которое я могу заметить в женщине, против воли мне отдающейся… Я прошу вас послужить мне, но ведь и себе самой тоже, иначе. Подумайте. Вечером я буду снова и объяснюсь совсем.

– Унизительную ли роль вы от меня потребуете? – вымолвила Алина.

– Нисколько! Веселое, забавное и остроумное дело! В нем надо много ума, блеска, кокетства – даже образование и таланты нужны. Даже красота ваша и обаяние, которое вы имеете на людей, нужны. Теперь вы все свои дары природы и дары воспитания тратите даром. Что вы за это взяли? Два состояния: мужнино и Ван-Тойрса… Двух любовников, простоватых малых, если не совсем дураков?.. Два состояния, каких на свете миллионы?!

– А что же вы мне обещаете? – уже шутя и с оттенком плохо скрытого любопытства спросила Алина.