Принцесса Востока

Я смотрел и видел твои глаза
под тенью твоих волос,
как усталый спутник видит
ручеек в лесной тени;
и я сказал: мое сердце трепещет.
Остаться ли здесь и погрузиться в сон,
глубокий сон тоски и одиночества.

– Это стихи Россетти? – прошептала Каро.

– Да, – ответил Сфорцо. – Вы знаете их?

Он посмотрел на нее. Их взоры встретились. Он тихо продолжал, чтобы скрыть дрожь в своем голосе:

Я смотрел и видел твою душу,
отражавшуюся в твоих глазах,
как усталый путник видит
золото в прозрачных водах потока.
И я сказал: мое сердце трепещет;
остаться ли здесь и погрузиться в сон,
глубокий сон тоски и одиночества.
Наступило молчание.

Они все еще глядели друг на друга, затем Каро задумчиво заметила:

– Вы любите стихи Россетти? У меня был сборник его стихов, прекрасная книга в темно-зеленом переплете, тисненном золотыми узорами, и когда я… о Джиованни, Джиованни!..

Внезапно она поднялась и схватила его за руку, дрожа всем телом, не в состоянии произнести ни слова.

С бесконечной нежностью он начал уговаривать и успокаивать ее, как ребенка.

Каро чувствовала горькое разочарование. Если бы он вместо слов обнял и поцеловал ее, она отдала бы все за это.

– Вы устали и потому так нервничаете, – произнес он спокойно. – Успокойтесь. Вы не должны волноваться. Я уверен, что тут скоро пройдет караван. Этот оазис служил постоянным привалом для Роберта, что видно из большого количества запасов, оставленных здесь. Он останавливался здесь часто, и оазис лежит недалеко от дороги, по которой проходят караваны. Рано или поздно нас найдут.

– Вы успокаиваете меня, – сказала Каро. – Скажите, вы мечтаете о часе освобождения?

Тон ее слов поразил его. Он был холодным, резким, почти сердитым.

– Конечно, здорово будет снова вернуться к цивилизации, – медленно ответил Сфорцо.

Каро рассмеялась. Беспричинное раздражение овладело ею.

– Как вы будете рады, когда станете наконец свободным!

– Свободным? – повторил Сфорцо.

Каро села, наклонив свое нежное, раскрасневшееся лицо к его лицу. Он видел, как подымалась и опускалась ее грудь.

– Когда избавитесь от меня, моего постоянного общества, моего неизменного присутствия.

Она положила руки к нему на грудь и снова рассмеялась:

– Вы избавитесь от женщины, которую вы должны развлекать, с которой вы должны разговаривать, о которой вы должны заботиться. И эта женщина для вас… – она остановилась на мгновение, – ничто.

В ее голосе, в ее словах была мольба, звучало страдание, сдержанная любовь.

Каро медленно подняла голову, их взгляды встретились, и ее глаза говорили ему о ее чувстве.

Сфорцо постепенно бледнел, словно вся кровь отлила от его лица. Каро казалось, что он должен был слышать, как билось сердце в ее груди. Сфорцо глядел на нее, не сознавая окружающего. Он знал лишь одно: она была здесь, около него, она ждала его ласки, его поцелуя. Он хотел поднять дрожащие руки, обнять ее и притянуть к себе.

Она опустилась на подушки и прошептала беззвучно:

– Я так ужасно устала.

Сфорцо сидел неподвижно. Его охватила какая-то апатия, наступившая после вспышки чувств, обуревавших его и сменившихся усталостью и безразличием.

Она не поняла всей силы его любви, горящей в нем, и в ответ нашла лишь слова: «Я так устала».

Несмотря на нежность, испытываемую к ней, он не мог подавить разочарования и горечи. Он дарил ей лучшие чувства, но они не находили отклика в ее душе.

Он встал и спокойно произнес:

– Я приготовлю для вас кофе.

– Вы так добры, – сказала Каро.

Снова обида и раздражение прозвучали в ее ответе. Она не могла понять молчания Сфорцо, глубоко оскорбившего ее.

Сфорцо молча сварил кофе и принес ей чашку. Словно капризный ребенок, Каро испытала желание рассердить его.

– Какой контраст между палаткой Гамида и нашей, не правда ли? – с вызовом и насмешкой сказала она.

Она сама не считала себя способной на такое замечание. Но в минуту гнева и обиды она хотела оскорбить его, вызвать его гнев.

Сфорцо стоял у дверей. При ее словах он обернулся к ней, точно зашатавшись от удара, и остановился неподвижно. Он не хотел верить, что Каро могла сказать что-нибудь подобное, вспомнить хладнокровно о человеке, убившем Роберта.

Ярость и холодная злоба проснулись в нем. Он сдержался с усилием. Под его внешним, неизменным спокойствием и сдержанностью скрывалась его настоящая буйная натура. В порыве гнева он был способен на все. В таком порыве он убил Гамида, и теперь снова бешенство просыпалось в нем. Он задыхался, не в силах произнести ни слова.

Каро поняла, какое страдание причинила ему своими словами. Она встала, неуверенно подошла к нему и с отчаянием в голосе произнесла:

– Джиованни, простите меня, я поступила необдуманно. Я не знаю, что говорю. Но я, я…