Пока я жила в городе, мой управляющий Хасан раз в неделю или в две недели приезжал, чтобы передать мне свой отчет через одного из моих домашних рабов и попросить указаний, которые я посылала ему этим же путем. Для таких случаев, как этот, существует особая комната на первом этаже дома, где мужчины отдыхают после долгой езды на муле, подкрепляясь едой и питьем перед возвращением домой. Но теперь, когда я собиралась жить в Кисимбани, Хасан стал для меня неудобен; ему, бедняге, самому приходилось все время прятаться или сворачивать в сторону, чтобы не увидеть какую-нибудь из нас, женщин. Поэтому я перевела его на другую плантацию, а на его место назначила сообразительного (он умел читать и писать) и энергичного абиссинца, который был рабом, а не свободным человеком. Абиссинцы вообще ловкие и смышленые люди, и мы, если есть выбор, покупаем их охотнее, чем негров.
Теперь я могла сколько угодно ходить по своему имению, не боясь создать этим трудности для своего управляющего.
Мои домашние животные доставляли мне много удовольствия, и я каждый день проводила с ними по нескольку часов. Кроме того, мне было приятно радовать стариков и больных в их маленьких низких хижинах лакомствами, которые мои служанки относили им с моего обильного стола. Детей рабов – они принадлежат владельцу родителей, вроде дивидендов с капитала, – я приказала присылать ко мне каждое утро. Их умывали возле колодца водой с
Такая вольная сельская жизнь была мне очень по душе, и я была в восторге оттого, что сменила беспокойный город на это очаровательное место. Жены и дочери моих знатных соседей стали, согласно этикету, наносить мне визиты, и вскоре у меня появились гостьи, которые оставались в моем доме на несколько недель, а то и месяцев. Кроме того, незнакомые люди тоже иногда отдыхали в мужской комнате после утомительного пути: у нас это старый обычай. А поскольку Кисимбани находится на перекрестке двух дорог и движение на обеих оживленное, таких залетных птиц всегда было много.
Я постоянно поддерживала связь с городом. Два раба через день ездили туда верхом и привозили мне новости. Кроме того, два или три раза в неделю я посылала туда служанку, которая привозила мне письма от моих друзей и родственников. Тревога, остававшаяся после того прискорбного и неудачного заговора, утихла, но разлад между моими братьями и сестрами продолжался. И это была еще одна причина, по которой я не спешила переселиться обратно в город.
Для полного счастья мне не хватало только моря. Я привыкла подолгу и не отрываясь смотреть на него каждый день моей жизни и теперь скучала без него. Все три мои плантации находились в глубине острова, но, поскольку ни разу не бывало, чтобы мое желание оставалось неисполненным, я решила купить еще одну плантацию, у воды. Поэтому я после положенных переговоров приобрела имение Бубубу. Мои домашние любимцы переехали туда со мной и, несомненно, выходя из своих корзин и клеток, удивились, когда встретились в новом дворе. Было заметно, что эта перемена им так же приятна, как мне. Я могла часами сидеть, наблюдая за ними, или же бродила вдоль берега моря, глядя на его синие воды, на корабли, которые шли к городу с севера, и на быстрые рыбачьи лодки, скользившие мимо одна почти сразу за другой.
В Бубубу я была ближе к городу, до него можно было легко добраться и по дороге, и по воде. И, живя в этом имении, я действительно больше общалась с людьми, чем в Кисимбани. Трое из моих братьев часто приезжали ко мне либо на коне, либо в лодке, и мы счастливо проводили время вместе – болтали, ели и пили, играли в карты, взрывали фейерверки. За все это время не проходило и суток, чтобы меня не посетили по меньшей мере одна или две дамы, а иногда этих дам бывало не меньше десяти. Одни заезжали ненадолго, другие оставались на несколько дней. Но я сама по воле судьбы прожила в Бубубу мало времени, хотя очень сильно полюбила это место. Маджид сообщил мне о том, что новый английский консул желает приобрести Бубубу, чтобы жить там, когда ему захочется отдохнуть за городом. Как ни больно мне было расставаться с моим любимым владением, я не могла упустить первую возможность показать тому, кому так подло причинила вред, что раскаиваюсь, – и я принесла эту жертву.