Принцессы, русалки, дороги...

ИЗ ДНЕВНИКА НЕБАЛЕРИНЫ [1] Документальная повесть

1

Итак, снова в Англию. За окном самолета облака, похожие на тяжелые сине-зеленые в мохнатых белых шапках волны Ламанша, которые воздвигались за кормой парохода тогда, в 1946 году. Несмотря на почти вертикально встающую палубу и грубый ветер в спину и в лицо, с достоинством звучала английская речь. Любителями штормовой погоды оказались не только мужчины в плотных куртках и коротких трусах с засунутыми за высокие шерстяные носки трубками, но и дамы в шляпках с крупными цветами и в туфлях на босу ногу. И даже дети с завитыми растрепанными локонами.

По пароходу тогда бродил вместе с горьковато-соленым ветром беспокойный и радостный дух дальних странствий. Наверно, не только лично в моем представлении, но и в душе моего поколения — «комсомольцев первых пятилеток», как называют нас, — беспокойное и радостное дыхание большого пути связано с накрененной палубой или мерным перестуком вагонных колес, с протяжными низкими гудками паровозов и кораблей. Не с рейсами скоростных самолетов.

...Уже не облака, а туман за окном — как взбудораженная растрепанная вата. Солидный, как бы железный шлепок. Сели. Кто-то кричит: «Лондон!» Из кабины пилота выходят капитан нашего Ту-104 и штурман-англичанин. Капитана «Товарищи! Посадка произведена в Мэнстоуне!» Англичанин: «Лондон закрыт туманом. Здесь мы сели на военный аэродром. Вам придется подождать некоторое время в самолете». Дальше — больше: выясняется, что этот аэродром — американская военная база. В прямоугольнике запасного люка, ведущего из кабины пилотов наружу, видны два офицера в серо-голубом, стройные, подтянутые, и африканец в хаки.

Сидим. Ждем, Как всегда в подобных случаях, минуты кажутся часами, а часы — годами. Из круглого окошка нашего салона видна сплошь серая бетонная площадь этого американского военного аэродрома. Около самолета — спорящие голоса. Один с типично английским произношением, другой — с американским. Кажется, нам снова придется подниматься в воздух и лететь в Лондон.

Сто лет ждем в прилетевшем самолете. Может, не 1956-й год сейчас, а... какой?

Вошел таможенник — сутуловатый приветливый старичок, который явно хотел как можно скорей провести таможенную процедуру. Он, улыбаясь, промурлыкал: «Морнинг, морнинг» (с добрым утром), что, казалось бы, означало «все в порядке». Но мы продолжаем сидеть. По-видимому, таможеннику доставляло удовольствие подарить нам характерную частицу своей родины — прославленную английскую вежливость, порой даже автоматическую...

Во время первого моего знакомства с Лондоном — в составе советской женской делегации — горничная в гостинице «Рембрандт» на Бромтон роуд, узнав, что мы уезжаем, сверкнула улыбкой: «Прекрасно! Счастливого пути!» Через несколько минут нас известили, что отъезд откладывается. Помня, как обрадовала горничную предыдущая информация, я смущенно объяснила ей, что мы остаемся. В ответ сверкнула та же улыбка: «Прекрасно! Приятного пребывания вам здесь!»

Юноша лифтер, которому скажешь «спасибо», незамедлительно ответит той же «формулой» вежливости. Служитель театра, пробираясь сквозь толпу в фойе, повторяет не «разрешите пройти» или, допустим, «посторонитесь, пожалуйста», а «благодарю вас!». В учреждениях висят плакатики: «Кип смайлинг!» («Сохраняйте улыбку!»). Кондуктор троллейбуса или автобуса объявляет посадку законченной, и длинная очередь замирает; никому не придет в голову возбужденно повиснуть на подножке, расстраивая свою нервную систему и нарушая спокойствие окружающих... Хозяин магазина объявляет, что такого-то предмета в продаже нет, и очередь не спорит, пусть даже видит она названный предмет на прилавке. Молчаливо подразумевается, что хозяин придерживает товар, имеющийся в ограниченном количестве, для самых давних и самых постоянных покупателей, подчеркивая тем самым уважение к устойчивости, неизменности, постоянству...

Объектом моего первого удивления в тот первый приезд сюда был вежливый... английский полисмен. В Дувре, при пересадке с парохода на поезд «Золотая стрела», мне пришлось искать носильщика. Чиновник, направлявший поток пассажиров, громко повторял по-английски, как заведенный: «На таможню! На таможню!» Я подумала, что, поскольку носильщиков возле парохода нет, они ждут пассажиров на таможне. И, вовлеченная в людской поток, оказалась именно там, на таможне, запоздало поняв, что совершила недозволенное, нарушила все московские советы, предупреждения, предостережения — «оторвалась от делегации»! Да еще как оторвалась! Стою одна, без билета, отобранного контролером, без вещей и без какого бы то ни было ориентира, указывающего на возможность возврата в привычное окружение.