Принцип четности

Я сделал Холодову знак рукой, и мы стали передвигаться, пригнувшись к земле.

Тогда Березин открыл огонь. Я не верю, что он стрелял в нас. Скорее всего, он просто палил в воздух, над головами, чтобы напугать и остановить нас. Так или иначе, ему это удалось, потому что в тот момент, когда грянул первый выстрел, у нас не было возможности трезво поразмыслить. Мы упали в траву. Холодов даже закрыл зачем-то руками голову. Березин выстрелил три или четыре раза, и надо сказать, это возымело свое действие. Одна из пуль попала в дерево прямо над нами, сверху и на нас посыпалась кора. Мы лежали, распластавшись, и не поднимали голов. Выстрелы прекратились, но какое-то время мы продолжали лежать неподвижно, напряженно вслушиваясь в тишину. Я услышал, как хрустнули ветки в отдалении, со стороны поляны. Теперь дорога была каждая секунда. Я вскочил и рванулся изо всех сил. Даже если бы Березин стал в этот момент стрелять, я бы уже не остановился. Но стрелять он не стал. Потому что был уже внутри машины, и двигатель вертолета уже работал. И я не успел. Совсем немного не успел.

Когда я выбежал на поляну, вертолет, рокоча, оторвался от земли, поднялся над деревьями и, мелькнув на мгновение на фоне вечернего сереющего неба, исчез из виду.

С минуту я стоял, закинув вверх голову. Ну, вот, пожалуй и все, с каким-то полным безразличием подумал я. Убрав пистолет в кобуру, я сначала сел на траву, а потом повалился на спину.

Вверху было небо, покрытое серыми пятнами облаков, стояла тишина, удары сердца в груди постепенно смолкали и становились реже. Ничего больше не хотелось. Какая-то странная апатия вдруг овладела мною. Рядом возник Холодов с перепачканным лицом. Рукав его плаща оказался надорван. Он в полнейшем молчании сел рядом, вытирая от земли ладони, и стал стаскивать с себя мокрый плащ. Признаться честно, я думал, что он впадет в панику, начнет ныть и причитать или еще что-нибудь в таком духе. Но этого не произошло. Холодов держался на удивление спокойно, хотя лицо его и имело довольно унылое выражение. Некоторое время мы молчали, затем я вытащил из сумки карту и стал ее изучать. Перспективы у нас были, надо сказать, безрадостные. Чтобы не позволять „туману“ приближаться к нам, мы должны были двигаться практически в одном направлении: по радиусу от центра его возникновения. Если, конечно, исходить из предположения, что „туман“ расширяется равномерно во все стороны. Но других-то предположений все равно не было. Судя по карте, если двигаться в том направлении, в котором нас гнал „туман“, через несколько часов мы должны были выйти к болотам. Сам я в районе этих болот не был ни разу, хоть и охотник, но если верить рассказам тех, кто там ходил, места были довольно гиблые. Немного успокаивало то, что болотистая местность периодически перемежалась с лесной — это означало, что можно будет делать нормальные остановки для отдыха. Сколько придется идти до ближайших населенных пунктов глухих деревенек — сказать было очень трудно. Два дня, три, неделю?.. Не стоило тогда даже про это загадывать. Просто у нас не было никакого другого выбора, и в некоторой степени это облегчало нам задачу.

Я изложил ситуацию Холодову. Он выслушал молча, ежась от холода и с каким-то угрюмым безразличием, только в конце устало поинтересовался:

— А искать нас не станут?

— Если смотреть правде в глаза… — ответил я. — На это лучше не рассчитывать, Дмитрий Андреевич. Трудно сказать, что у Березина на уме, но, по всей видимости, он явно не заинтересован в том, чтобы нас нашли. Поэтому, я думаю, он что-нибудь насочиняет при первой же связи с землей.

— Да, — кивнул Холодов, соглашаясь. — Пожалуй, ему больше ничего не остается.

— Придется рассчитывать только на свои силы, — сказал я. — Значит так. Сейчас идем очень интенсивно. Чтобы оторваться от „тумана“ как можно дальше до наступления темноты. Если удастся поспать, то совсем немного. Может быть, по очереди… Понимаете? Дмитрий Андреевич, у меня просьба к вам. Вы только не отчаивайтесь раньше времени. Хорошо?

Он ничего не ответил, лишь пошмыгал носом. Я сложил карту и убрал ее обратно. Мы посидели еще немного, затем отжали из одежды ту, что поддалась отжиманию, и двинулись в путь. Времени тогда было, кажется, около четырех часов.