Единственное, что я ощутил, — это сильный удар в голову, сбивший меня с ног. Я повалился на землю рядом с остальными. Возможно, мой противник воспользовался ножом, отбитым бутылочным горлышком или каким-то иным оружием. Мне казалось, что я с головы до ног залит кровью. Я чувствовал во рту ее противный металлический привкус, из чего заключил, что это моя кровь. Кровь была у меня на руках, на одежде, она покрыла землю, на которую я упал. Если бандиты и продолжали меня бить, я этого не замечал. Мой рот был так полон жидкостью, что я боялся захлебнуться. Я попытался сесть, упершись рукой в булыжник мостовой, и тряхнул головой, стараясь выплюнуть кровь. Когда я сделал это, до меня дошло, что моя правая щека отвалилась от головы, как ломоть запеченного на кости мяса. Удар пришелся в скулу и оставил на лице горизонтальный разрез длиной несколько дюймов. Лоскут плоти отвалился в сторону, повиснув на коже и обнажив кости челюсти.
Кровь была везде — на земле и на одежде. Рубашка промокла так, словно я окунулся в реку. Голова кружилась, но мысли были ясны, хотя и казались отчужденными оттого, что со мной происходило, словно я тонул в ручье вытекавшей из меня крови.
В какой-то момент нападавшие убежали, словно испугавшись того, что натворили. Я сидел, рукой удерживая на положенном месте мою отрезанную щеку. Фергюсон, хотя он сам истекал кровью, подошел ко мне и начал отрывать полосы от своей рубашки, чтобы хоть как-то перевязать мне рану. Арнотт вскочил на ноги и вместе с остальными нашими друзьями храбро бросился вдогонку за напавшими, чтобы отплатить обидчикам. Фергюсон тем временем перевязал мне лицо обрывками своей одежды. Я помню его теплые руки и бережность, с какой он врачевал мои раны, забыв о своих собственных.
Я смог встать, Фергюсон поддержал меня, и мы продолжили путь к Джо Хендри. Пока мы шли, я начал дрожать от воспоминаний о том, что произошло, о яростном беспричинном нападении. Было странно, что, лежа на земле и истекая кровью, я ощущал непонятное спокойствие, а теперь, когда все кончилось, меня одолевал страх. Фергюсон позже рассказал мне, что испытывал такое же чувство. Когда он, съежившись, лежал на земле, удары и пинки становились все легче и легче, как будто его били не башмаками и кулаками, а подушками или тяжелыми мешками, удары которых были тупыми и безболезненными.