Принцип Д`Аламбера

Сейчас все мы как раз и работаем над этой проблемой. Последние двенадцать лет наши усилия сконцентрированы на грандиозной мечте — классифицировать весь диапазон человеческих возможностей, в коих персональное существование каждого из нас составляет мельчайшую долю. Иногда меня посещает то ощущение тяжести, какое я испытал тогда, сидя на скамейке в городском саду. Причина этой тяжести заключается не в ограниченности основного принципа человеческой жизни (поскольку теперь я вижу, что, хотя число возможностей ограничено, их комбинации многократно его умножают), но ограничениями, которые стесняют мою конкретную жизнь, что меня сильно печалит. Всё, или почти всё, возможно, но однако моя частная, единичная жизнь протекает в узких и строго очерченных пределах. Я мог бы стать авантюристом или пиратом, а стал ученым-архивариусом. То, что я буду именно архивариусом, стало ясно, едва я вырос из младенческого возраста. Не сыграли ли свою роль мое телосложение и конституция?

Этот предмет, однако, должен быть исследован отдельно и другими авторами. Теми, например, которые в наши дни изучают головной мозг и все возможные формы его строения и деятельности. Мои же текущие наблюдения закончены, и я возвращаюсь к основной теме моей работы.

— И что же содержалось в рукописи незнакомца? — спросил Гольдман.

— Не помню точно. Знаю только, что в рукописи речь шла о некоем «Словаре». Бедняга, показавший мне рукопись, всерьез полагал, что прибыл из какого-то воображаемого города.

— Похоже, он лишился не только памяти, но и разума.

— Возможно. Но я, конечно, понимал, что его философские положения были достойны уважения, хотя и отдавали абсурдом. Я сказал ему: «В вашем воображаемом городе все так чавкают, когда едят реальный суп, как это только что делали вы?» Чужеземец нахмурился и сказал: «Простите, господин, если то, что я говорю, звучит для вас полнейшей бессмыслицей. Все, что я помню, это то, что очнулся в канаве несколько дней назад, что несу какие-то непонятные мне документы и что не имею ни малейшего понятия о том, откуда они взялись и для кого предназначены. Среди бумаг есть одно письмо, писанное не моей рукой, которое разжигает, но ни в коем случае не удовлетворяет мое любопытство. В письме не указан ни отправитель, ни адресат».

Мсье,