Принцип домино. Покой

Ларссон расслаблено откинулся на сиденье и не сразу заметил, как она соскользнула с его коленей. Дав себе несколько минут, чтобы отдышаться, Адам протянул ей руку, и в ладонь ему без каких-либо возражений опустились ключи от машины. Он завел мотор и выехал с обочины, стараясь больше вообще ни о чем сегодня не думать. Особенно о том, что на языке еще ощущался горьковато-сладкий привкус миндаля, и в его мыслях теперь царил покой. Покой пришедший в обличье Костлявой. Вот уж чего Адам не ожидал. Прошлая встреча с мрачным жнецом Адама его лишила.

Впервые он столкнулся со смертью лицом к лицу и чудом ускользнул из ее цепких лап восемь лет назад. Тогда Адам не ждал ее прихода. Теперь же порой жалел, что выбор бледной с косой пал на него, и не Адама она увела тогда с собой. После встречи с Доном Романо его путь лежал в фамильный особняк недалеко от города, где за каждым поворотом знакомой дороги мерещился мрачный жнец, наточивший косу. Ларссон опасался, что на этот раз смерть заберет должок, но ехать все же пришлось. С его стороны отцу обещан подробнейший отчет о встрече, а загрустившему Никки – визит для поднятия духа. Оставаясь для всех примером и гордостью семьи, Адам всегда старался сдерживать обещания. Да и врать ждавшему его ребенку, видевшему мать несколько дней в году, – последнее дело даже для такой циничной скотины, как Адам.

К его приезду Никки уже уложили спать. Разговор с отцом продлился недолго. Оставшись в одиночестве, Адам стоял у окна и просматривал темноту долгой зимней ночи. Окончательно перестав различать чернеющие силуэты деревьев, проглядывавшие из сгустившейся синевы, он вышел через заднюю дверь на обледенелую брусчатку. Подгоняемый холодным ветром он брел в темноте, зная предстоящий путь наизусть: до старинной кованой ограды с тугой калиткой, пронзавшей слух резким жалобным скрипом заржавевших петель, стоило их растревожить. Здесь – вдали от суеты Адаму слышался малейший шорох: его разбавленная завыванием ветра мерная поступь по отполированному за века камню, хруст ледяной корки на крохотных лужах под ногами, шелест колыхавшихся ветвей плакучих ив, плетьми свесивших ветви. Шаг за шагом он приближался к намеченной цели, отмеченной черневшей в снегу могильной плитой на фамильном кладбище поместья Пэлисейдс.

Он предпочитал приходить сюда, когда по ясному ночному небу разливался холодный лунный свет, подсвечивая все вокруг бледно-синим сиянием, но и не видя не зги под затянутым небом тучами, Адам отлично помнил, что высечено на надгробие. «Шарлотта Ларссон. Любимая дочь и жена».

Стоя на фамильном кладбище возле покрытой инеем могильной плиты и докуривая последнюю, как он всегда старался думать, сигарету, Ларссон корил себя, что недостаточно часто приходил. В последние несколько лет – старался не приходить вовсе. Не выходило, как завязать с сигаретами. Холодный воздух заставил пальцы сжать прожженный фильтр, а затем выбросить подальше. Дымить над могилой той, что помогла окончательно распрощаться с дурной привычкой, виделось кощунственным, как и то, что после ее ухода из жизни Адам начал заново. Каждое возвращение – очередное напоминание, что не уберег ее от гибели, и поиски оправдания, которого и спустя восемь долгих лет не находилось.

Шарлотта Ларссон. Как много для Адама осталось заключено всего в двух словах. Раньше в них помещалась вся его жизнь. Обручальное кольцо давно перекочевало в нагрудный карман с законного места на безымянном пальце, но имя Шарлотты так и не ушло оттуда, где у обычных людей располагалось сердце. У Адама места там хватило лишь для двоих: она и Никки. Вернее: Никки и память о ней.

Лотти. Его Лотти. Вечно непохожая на привычных женщин его окружения. Недостаточно. Так Адам мог ее описать. Шарлотта Ларссон всегда оставалась недостаточно прагматичной, недостаточно настойчивой, недостаточно циничной и недостаточно расчетливой, что в итоге и погубило ее. Ее – добрую, милую, иногда чересчур наивную. Рядом с Адамом Ларссоном не место таким – чуждым и не предназначенным для их холодного ветреного города, заполненного такими же бездушными и отчасти жестокими людьми. Такими, как сам Адам. Слишком властным, слишком упрямым, слишком закрытым, слишком предусмотрительным. Ее «недостаточно» разбили в пух и прах наивные мечты о счастье обо все его «слишком». Адаму не следовало выбирать ее, а ей – оставаться с ним. Осознание пришло сквозь время, когда боль утраты утихла, изредка напоминая о себе: он, каким Адам был когда-то, ушел вместе с ней в скорбный день ее гибели восемь очень долгих лет назад.