Я заинтриговано ведрофоном. Мысли представляют его в виде перевернутого ведра. Дно проткнуто деревянным веслом. Верхний конец весла соединен с основанием ведра прочной веревкой, которая, собственно, и является источником звука. Подергивающегося. Дребезжаще-глухого. Ух ты! Резкий гудок сжимает меня, как пружину. Еще один. Опасности нет – это зука. Раскатисто проходится барабанная палочка по стиральной доске. Словно много деревянных шариков одновременно высыпали на железную крышу, пока вы под ней прятались. Звуки-забавы смешиваются с известными мне классическими инструментами. Получается задорно и тянет в пляс. Мама уже давно ножками притопывает и меня потрясывает.
Внезапно повисает краткая пауза и из нее вырывается глубокий протяжный звук. Чистый и одинокий. Это – кларнет, как подсказывает мне чья-то мысль. Он с трепетной дрожью зовет за собой обещанием чуда. Я бессознательно вытягиваюсь в струнку, следуя за звуком. Мне хочется лететь за ним не размышляя. Качаясь на его волнах и веря невысказанным обещаниям. Я приподнимаюсь на носочки и, легко отталкиваясь от амниона, начинаю свой, замедленный сопротивлением плодных вод, взлет. Не успев начаться, сказка обрывается. Моя голова упирается в стенку матки. Мой родной и уютный дом внезапно оказывается потолком моих мечтаний и преградой моих стремлений. Теперь Я знаю – Я люблю кларнетиста.
Я нетерпеливо собираю будоражащий образ из подслушанных обрывков чужого восприятия: сухощавый и длинноногий, в элегантном костюме черного твида с бабочкой на шее. Труднее всего воспроизвести мамино определение. Она говорит, что он выглядит как типичный злодей из старых черно-белых фильмов. Все образы постепенно наслаиваются и затем сливаются воедино под аплодисменты и свист восхищенной публики. Я пытаюсь выразить ему мой восторг, но его никто не замечает. Я пока не слышимо и не видимо для человеческого мира. А значит, и для него меня нет. Только мама, разбуженная посреди ночи моими обреченными толчками, терпеливо поглаживает меня, уговаривая и усыпляя. Джаз – это для меня. Мы еще встретимся, кларнетист. Обязательно.
Следующая веха в моем образовании – изобразительное искусство. Спрашивать, зачем и почему, – бесполезно. Мы в музее. Смотрим картины. Я их не вижу, но знаю, что им не сравниться с загадочной красотой и неповторимостью реального мира и человека. Разве нарисуешь моего кларнетиста? Однако следуя маминым уговорам, Я, томно вздохнув, пытаюсь смотреть глазами мамы и окружающей ее плотной толпы любопытных любителей. Через полчаса Я нахожусь на пике субъективизма. Проектируемые образы одной и той же картины несопоставимы до абсурда. Публика не в состоянии даже договориться, какого цвета море нарисовал художник. Я начинаю безостановочно икать. У меня аллергия на неизвестность. Меня мучает жажда ясных фактов. Я хочу кларнетиста!
– Русский художник Константин Коровин, ярчайший представитель русского импрессионизма. Родился 23 ноября 1861 года, отошел в вечность 11 сентября 1939 года.
– Говорят, что младенцы уже в утробе могут запоминать. Самое время начинать культурное образование. Вот только зафиксируем аудиогида поближе к малышу, чтобы хорошо слышно было. Один наушник мне, другой в карман на живот.
А зачем мне это искусство? Кларнетист – тот истинный художник! Там музыка, а тут так шипит, что в ушах звенит.
– Коровин вошел в историю русской культуры главным образом как мастер станковой живописи и театрально-декорационного искусства.
– Кстати, Коровин тоже Стрелец. Может, и ты, малыш, станешь великим художником? Нет, у них жизнь неправильная. Пока живешь – пишешь в бедности, а как умрешь – приходит признание и богатство. Вот только тебе уже этого не надо.
Как скажешь, мама, только выключите этот скрип и скрежет.
Слова. Язык. Речь. Звучание отделяется от содержания. Это для меня аудиогид – как несмазанная скрипучая телега. А для мамы очередной объем необходимой информации. Я знаю, что речь – это способ человеческого выражения мысли, но Я его пока не понимаю. В мире существует огромное количество языков, что еще более осложняет и без того запутанный процесс общения. Допустим, Я – человек. Мысли читать не могу. Я подумал, затем перевел мысли на слова, затем слова с одного языка на другой, затем озвучил и украсил жестами, интонациями и гримасами. Мой собеседник в свою очередь сначала услышал, потом сделал поправку на то, что увидел, или на то, как Я сказал, потом, может, тоже перевел на другой язык. Вот это да! Поэтому-то они и не понимают друг друга, почти совсем. Сплошные интерпретации, переводы и догадки. А если собеседник еще и слышать тебя не хочет? Пусть у меня останется дар читать мысли, ну, пожалуйста!