Принцип каратэ

— Молва вечно преувеличивает. Отец был красивый, представительный, в семье его звали Адмиралом. В шутку. Кто-то когда-то чего-то недопонял, вот и пошло. Мы-то этому значения не придавали — посмеивались, и все!

Объяснение легкое, изящное и правдоподобное. Надо отдать должное Федору Ивановичу — и произнес он все совершенно непринужденно. Но я ему не поверил.

НОВАЯ ВЕРСИЯ

Петренко

Этот окраинный поселок в просторечии именовался «Нахаловкой», хотя только старожилы помнили времена, когда он оправдывал свое название. Через десяток лет здесь пройдут бульдозеры, расчищая место для нового микрорайона, а пока разномастные домишки, среди которых немало самостроя, бессистемно наезжают один на другой, путают улицы, переулки и тупики.

Минут двадцать блукали мы с Вальком по издолбленным ухабами дорогам, пока не отыскали наконец нужный адрес. Пожилая женщина с добрым усталым лицом осторожно выглянула в дверь, зажимая под горлом ворот цветастого некогда халата.

— Петренко здесь... живет?

Слово «живет» я произнес с усилием.

— А нету Феди, и куда делся, не знаю, — озабоченно сообщила она. — Как ушел пятого дня, так и нету. Может, уехал?

— Следователь прокуратуры Зайцев, — привычным жестом я предъявил удостоверение.

— Нам надо осмотреть его комнату.

Язык не повернулся произнести слово «обыскать».

— Из милиции, что ли? — удивленно спросила она, как бы отстраняя рукой документ. — Я в этих книжках не понимаю... Заходите, коли надо, только платок накину.

Когда хозяйка появилась снова, я опешил, а Валек издал неопределенный звук — настолько неожиданным оказался на ней темно-синий с люрексом платок — последний крик моды, с боем расхватываемый в комиссионных магазинах в первые же полчаса после открытия.

— Федя привез, — пояснила она. — Соседка просила продать, да мне и ни к чему такой красивый, только как можно, ведь обидится...

Хозяйку звали Клавдией Дмитриевной, жила она со старшей сестрой, которая вышла в таком же платке бордового цвета.

— Расфуфырились старые, как на праздник, — прикрывая ладонью улыбку, сказала Клавдия Дмитриевна. — Люди-то к нам редко ходят... Только ключа от комнаты у меня нет, когда убирать, я просила, чтобы он свой оставил.

— Этот? — Я показал на ключ.

— Да, этот... — Она как-то с опаской протянула руку. — А где он сам-то? Неужто подрался? Милиция зря не приходит. — Так же нерешительно она отперла замок.

Маленькая комнатка, стены оклеены желтыми обоями, старинный розовый абажур с бахромой, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью. Характерный для такого типа жилья запах сырости.

На столе небольшая стопка книг — учебники. Я полистал «Физику» для десятого класса.

— Готовился в мореходку поступать, — пояснила Клавдия Дмитриевна. — Вдруг загорелся на штурмана выучиться... Так что стряслось-то с ним?

Не вдаваясь в подробности, я сказал, что Федор Петренко погиб, идет расследование, и необходимо сделать обыск в этой комнате. Переждав первую реакцию на печальное сообщение, попросил сестер быть понятыми, объяснил их права и обязанности, дал расписаться в документах, после чего приступил к делу.

Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного.

Под кроватью — шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей.

— Сколько времени он у вас прожил?

— С годочек, может, поболе. Да какое житье — только когда не плавает. Вот месяца полтора подряд, пока пароход в ремонте. Крышу чинил, бедный... По вечерам, бывало, втроем чай пили, о жизни беседовали.

— О чем именно?

— Да обо всем. Я свою судьбу вспоминала, как бедствовала в войну, как одна детей поднимала. Глаша за свое — она на фронте лиху хлебнула. Он про плавания рассказывал, про страны ихние... Парень неплохой, ничего не могу сказать. Главное — выпимши редко бывал, и то в последнее время. А девиц этаких, — хозяйка сделала неопределенный жест, — вообще никогда не водил.

Я открыл чемодан. Английский шерстяной свитер, джинсовый костюм в пластиковом пакете, кипа ярких маек с броскими рисунками, два платья, несколько мотков мохеровой пряжи, очень красивые женские туфли и две пары босоножек, отрез переливающейся всеми цветами радуги ткани.

— Шерше ля фам, — многозначительно проговорил Валек.

— А может — обычная спекуляция, — сказал Генка.

— Упаси Боже! — замахала руками Клавдия Дмитриевна. — Глаша, скажи! Не спекулировал он! Соседка просила: «Морячок, продай какие-нибудь хорошенькие вещички для дочери, все равно, мол, привозишь». А он ответил: «На продажу не вожу».

— Вообще-то все вещи — одного размера, — сказал я Генке. И обратился к хозяйке: — А девушка у него была?

— Чего не знаю, того не знаю, врать не буду.

На дне чемодана — несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки, магнитофонные кассеты, блоки жевательной резинки. Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу... Странно!