Принцип кентавра (СИ)

— И ты хочешь, чтобы я вернулась в тот дом, к Лилиан Майер и своей сестре, которые и пальцем для меня никогда не пошевелили? У этих людей я должна отобрать положенное мне состояние? Я должна стать одной из них? Моя мать попыталась — и очутилась в психиатрической клинике, я однажды попыталась и очутилась там же — Лаура с печальной улыбкой смотрела на Хью. А тот не знал, что и ответить, безвольно развалившись в кресле.

— Представь собаку, которая грызёт кость. И человека, который пытается отобрать её добычу. — Лаура была безжалостной в своих сравнениях.

— Мне понятно то, что ты хочешь мне сказать. Но как можно смириться с потерей богатства и столь высокого положения в обществе? Как можно не хотеть покарать обидчиков? — запальчиво выкрикнул Хью.

— Когда-нибудь ты поймёшь, что деньги и общественное положение — это не главное. — серьёзно сказала Лаура и продолжила уже шутя, — помнишь, как Малыш сказал Карлссону: «Эх, Карлссон, не в пирогах счастье».

Хью улыбнулся и поднял руки вверх, показывая, что он сражён аргументами и сдаётся в плен. Лаура улыбнулась в ответ.

— Следствие не установило причастности Миранды или Лилиан Майер к убийству Якоба Майера и поджогу виллы. Уилли проявил неожиданное благородство, сообщив, что действовал в одиночку.

— Предварительные слушания прошли, но это не конец, — заверил её Хью.

— Сомневаюсь, что будут какие-то изменения. Я удивлена только тому, что ошиблась в Константе Смолланде. И мне очень жаль, что я подозревала его.

— Ты должна радоваться тому, что помогла Константу, так как не известно, что было на уме у Линдта и Юргена Баха.

Из соседней комнаты, опираясь на костыли, вошёл Борис Казарин. Он чувствовал, что окреп за последние месяцы. Несмотря на перенесённые волнения и опасности, он словно стал твёрже. Борис сел в кресло, Лаура подхватила костыли и поставила в угол. Борис потребовал чаю, и когда Лаура разрезала яблочный пирог, пахнущий корицей и мёдом, разговор возобновился.

— Мне только одно не ясно, почему старая Бо обвинила меня в поджоге, — закинув ногу за ногу сказала Лаура.

— Я тоже об этом думал, — прихлёбывая чай ответил Борис. — но старуха сказала «Это дело рук малышки Майер». Возможно, она совсем не тебя имела в виду, а Миранду Майер.

— Вряд ли о причастности Миранды будут какие-то доказательства, — сказал Хью. — Юрген Бах дал показания только об Уилли Линдте. Миранда все отрицает…

— Мне так жаль стажёра… Мало того, что он надышался эфиром, так ещё и из полиции его выгнали. Не прошёл проверку. — хихикнула Юджина.

— Поумнеет теперь, — возразил ей Хью. — а если бы кто-то из нас допустил малейшую ошибку? Например, если бы Юджина чихнула или Борис Казарин выглядел бы бодро и весело при встрече с компанией Майерши?

— А Ясмина Ленц какая хитрая, додумалась усыпить стажёра эфиром, чтобы не путался под ногами.

Все дружно засмеялись.

— Как Виктору Шилову пришло в голову придумать историю с ревностью и бегством в горы? — спросила Юджина.

— О, Виктор не любит усложнять. Он считает, что из всех ситуаций есть простой выход, а то и два. Даже если тебя скушали, — сказал серьёзно Казарин. — у нас была одна девушка и два мужчины. Нужно было сделать правдоподобным ситуацию, когда Юджина находится при смерти. Вот и возникла идея с конфликтом на почве ревности. Первое, что пришло в голову.

— Принцип кентавра, — добавил Хью Барбер.

— Что это означает, Хью? — удивилась девушка.

— Этот принцип — краеугольный камень нашей работы, — важно сказал Хью. — Если на дороге есть следы человека и копыт, но не надо искать кентавра, надо искать цыгана и лошадь.

Все снова засмеялись.

— Умно сформулировано, — отметил Казарин.

— В этом плане мне только одно не нравилось, — сказал детектив, — что меня представили погибшим. Это плохая примета.

— Наоборот, — возразил ему Борис Казарин, — у нас, у русских, это означает, что сто лет проживёте.

— А где Констант? — поинтересовался Хью.

— Я его позвал, — откликнулся Борис, — он, видимо, переодевается к чаю. Наш садовник приобрёл аристократические привычки.

Хью замечал, что Борис относится к Смолланду с недоверием, не упуская случая поддеть его самолюбие, и высказывается в глаза и за глаза с ехидством и насмешкой. Хью это понимал. Неожиданное появление ещё одного молодого мужчины, к тому же преданного Юджине и знавшего её с детства, нарушало хрупкое равновесие в семье Казарина. Если с появлением Хью Барбера Казарин смирился, то Констант раздражал старого художника любым своим словом и жестом.