Принцип меньшего зла

Две моих новых жизни, я-настоящий-ассистент-зельевара и мы-с-Северусом, друг друга почти не касаются, но всё же иногда одна ухитряется наложиться на другую. Это когда, например, Снейп заглядывает в котёл, стоя за спиной, и ненароком - совершенно случайно, я понимаю - кладёт руку мне на плечо. Лежать просто так ей неинтересно, поэтому пальцы поглаживают ключицу, а я проклинаю толщину лабораторной робы, всего двенадцатый час и сдвоенные Зелья у четвёртого курса после обеда.

Снейп по-прежнему не называет меня по имени, нигде, кроме постели, я по-прежнему говорю ему - профессор, сэр, и только иногда - Северус. Отчего-то эта возможность, говорить ему - Северус, кажется мне слишком ценной, чтобы использовать её повсеместно, а тем более публично.

Но я могу придти к нему вечером - просто так, потому что мне невесело проверять эссе первокурсников в одиночестве, и он не станет возражать, и потом, если не нужно ничего добавлять и помешивать в очередном зелье, сидеть с ним у камина допоздна, и болтать всякую ерунду, а он будет совать свой выдающийся нос в горло бокала, тянуть оттуда густой коньячный дух, усмехаться или вставлять ехидные реплики, или вообще заявит:

- Поттер, нет от вас покоя. Если не намерены идти к себе, сидите, но помолчите хоть десять минут.

Это если я мешаю ему читать.

Я не обижаюсь. Потому что это он так... Чтобы я не слишком наглел, вторгаясь в личное пространство Северуса Снейпа.

Он привык не делиться собой с окружающим миром. А меня, бывает, заносит, и тогда я хочу его всего. И знать, о чём он сейчас подумал, и понимать его до конца, а менять привычки трудно, и Снейпа это раздражает. Из большого арсенала кривых полуухмылок, поднятых бровей, дёрганий щекой и прочих выражений для демонстрации недовольства он выбирает комбинацию едва уловимых гримас номер два и номер одиннадцать, надевает её на лицо и отказывается снимать до тех пор, пока я не отстану.

Отстану, конечно, куда же мне деваться...

Потому что его редкие улыбки - только для меня, и это стоит всех самых открытых и покладистых характеров мира.

Проходит день рождения Гермионы - замшевый чехол для волшебной палочки в подарок и сотня шоколадных лягушек для смеха.

- Я помню, как ты их в поезде уплетала, - улыбаюсь, высыпая перед ней всю сотню.

Гермиона зарывается пальцами в блестящие обёртки, говорит:

- Гарри... Я же лопну!

- С Роном поделишься.

- Нет уж! - говорит Миона. - Я лучше лопну.

Смеёмся. Легко.

Празднуем около Норы, на большом столе в саду примостились бутылки с вином, сливочным пивом, кувшины сока, Молли носится с пирогами, смотрит в небо, просит Гермиону проверить, как там погодный щит, не ослаб ли, веселиться под сентябрьским дождём не слишком приятно. Миона здесь уже своя, полностью и окончательно.

- Гарри, - говорит Гермиона, - ты не обиделся, что я только тебя пригласила?

Сегодня Нору трудно назвать малолюдной, я удивлённо оглядываюсь, Гермиона перебирает ещё спелёнутых упаковкой лягушек, а меня осеняет:

- Ты о Снейпе, что ли?

Представляю, что он сказал бы, если бы я тянул его сюда. Смеюсь и говорю:

- Я жутко обиделся, Миона, разве незаметно? За это пригласишь нас на свадьбу.

Не думаю, что он и туда пойдёт, но вдруг?

- О! Гарри! Свадьба! Мы же её на конец ноября перенесли, хотим сразу в свадебное путешествие, до самого Рождества.

- А не слишком?

- Ты что! Море, тёплое, прозрачное, надолго! Какое там слишком... Ой, Джинни с Невиллом...

Они опоздали. И изменились. Оба.

Невилл - высокий, загорелый, наверное, в Африке собрал всё тропическое солнце, улыбчивый, совсем растерявший неуклюжесть.

Пожимаю руку.

Давно не виделись, Джинни. Она отчего-то становится всё больше похожей на девушку, которую я знаю только по чужим воспоминаниям и колдографии. На мою мать. Тянет где-то под рёбрами. Не потому ли...

Обнимаю.

- Но-но, - говорит Невилл, - ты свой шанс упустил, дружище.

- О-о, Невилл, ты невозможен, - стонет Джинни. - Это же Гарри!

И обнимает в ответ.

«Это же Гарри» из уст Джинни звучит совсем не обидно, хотя она, несомненно, знает, отчего я исчез из её жизни. Знает - и не сердится.

А шанс свой я не упустил.

Когда я по субботам уже привычно тяну Снейпа из лабораторно-учебного безумия в тишину особняка на Гриммо, этот трудоголик почти не сопротивляется. И говорит однажды, мы пьём кофе в гостиной, я в кресле, с сигаретой, он - на диване, с книгой из нескончаемого фамильного запаса Блэков, да, так он говорит:

- Пожалуй, в следующий раз нужно предупредить Минерву, где искать меня в выходной день, если потребуется.

Затяжка становится поперёк горла, кашляю, расплёскивая кофе, Снейп злорадно замечает:

- А сколько раз было сказано бросить эту маггловскую дрянь?

- Нет, это не... - выжимаю я из себя, вытирая слёзы. - Неожиданно просто... очень.

- Что же здесь неожиданного? Нехорошо оставлять факультет на два дня без связи с деканом. Бывают случаи, когда сова - слишком медленное средство.

- Но если вы... она же... она тогда всё поймёт. Ну, догадается... о нас... что мы...