Принцип мести

Она забросила удочку, вероятно, со стопроцентной уверенностью, что я не смогу отказаться от предложенной ею наживки. Я сделал вид, что поверил ей, и постарался придать своему лицу алчное выражение.

– Продолжай.

– Этим, пожалуй, я и ограничусь, – проговорила Миледи чуть насмешливо; кажется, ее не совсем убедил мой гобсековский образ. С жадным блеском в глазах я несколько переборщил.

– Ты не сказала мне, по сути дела, ничего. Почему я должен верить тебе?

– Но ведь и я не могу быть в тебе уверена, – возразила она. – Где гарантия, что ты не кинешь меня?

Она перешла на более привычную ей лексику.

– Ты меня знаешь.

– Хорошо. Открою тебе еще один секрет. Ключ от тайника хранится у настоятеля монастыря.

– Учитель – казначей Богуславского?

– Да. Но это не совсем обычный ключ. Это нэцке. Статуэтка с микрочипом, с помощью которого срабатывает электронный замок. При попытке открыть тайник любым другим способом он взрывается.

– Уж не китайское ли это божество, которое послужило нам пропуском в храм?

– Оно самое. Но в единственном экземпляре.

Миледи подошла к магнитофону и вставила новую кассету. Легендарная группа «Воскресенье», с музыкой которой была связана вся моя молодость. Она безошибочно била в самые уязвимые точки, и эта ее безошибочность лишь подчеркивала то упорство, с каким Миледи продвигалась к поставленной цели. Она всегда умела манипулировать моими чувствами. С той только разницей, что раньше это была любовь со всеми присущими ей оттенками, а теперь нечто, близкое к ненависти.

– Как ты думаешь, сколько лет этой кассете? – спросила она.

– Как ты думаешь, где находится тайник? – задал ей встречный вопрос я.

– Не имею ни малейшего понятия, – почти не задумываясь, ответила Миледи, хотя незадолго до этого утверждала обратное. – Но ты меня не слушаешь. Или не слышишь.

– Я думаю, этой кассете столько же лет, сколько лет мы знакомы. Ведь ты об этом хотела поговорить со мной?

– Ты бываешь удивительно мил и догадлив. Узнаю тебя прежнего.

Она подошла ко мне и кончиками пальцев хищно провела по моему лицу. Длинные накладные ногти. Почти когти. И безупречный маникюр. Я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться, и вымучил подобие блаженной улыбки. «Попросите небо не темнеть от гнева...» Музыка сглаживала острые углы, переводила стрелки часов, дней и лет назад и уносила меня в то упоительное время, когда я – сам не свой – бродил по колено в иллюзиях.

Мой друг художник и поэт
В дождливый вечер на стекле,
Открыв мне чудо на земле,
Мою любовь нарисовал...

Миледи села в кресло напротив, сложив на коленях руки в позе скромницы-секретарши в кабинете шефа.

– Ты знаешь, – сказала она доверительно, – мне иногда становится страшно...

Ее руки на мгновение вспорхнули над коленями и плавно, как крылья, улеглись.

– Секунды падают в вечность, и вместе с ними по каплям утекает твоя красота и молодость. И ты ждешь отлива, с ужасом ждешь, когда он обнажит дряблые отметины и морщины прекрасного некогда побережья, откроет безобразие дна под названием старость. Ты меня понимаешь?

– Кажется, да. В медицине это называется «паникой старения».

– Я не об этом. Какая грусть... Иногда это просто невыносимо.

Я прислушивался к малейшему дуновению чувства с ее стороны и следил, куда полетит перышко-индикатор, во власти какого настроения окажется Миледи в следующий миг. В голову почему-то пришла вычитанная в какой-то философской книге фраза: Бог есть красота, но красота не есть Бог...

– Тебе не понять всей глубины этого ужаса, – продолжала она. – Все подвержено тлению – таков закон. Расхожие слова. Твоя красота незаметно для тебя перебирается в кого-то другого – в иную богиню, в какое-нибудь небесное создание, ангела во плоти. Но ненадолго. Ангелы тоже стареют, расстаются со своим обаянием и превращаются в маленьких сморщенных монстров. Нет ничего омерзительнее старух...

Я, как штангист, решил поднять в рывке рекордно тяжелый комплимент.

– Твоя красота не увядает, можешь поверить мне. Напротив, с годами ты становишься все совершеннее.

Кажется, во мне что-то хрустнуло, какой-то шейный позвонок.

– Ты так считаешь?

Она посмотрела на меня удивленно и приязненно, как смотрят женщины на букет шикарных роз.

– Я готов спорить с кем угодно и на что угодно: тебе нет равных.

Вес был взят. Я мог поздравить себя с незначительной победой на второстепенном участке фронта и сосредоточить свои усилия на главном направлении удара.

Но Миледи, как всегда, перехватила инициативу.

– Если это так, я хочу убедиться в том, что это так, и ты, – она направила в мою сторону указующий перст, – должен мне помочь.

– Я готов. В смысле всегда готов.

Ее слова могли означать все, что угодно. Мои – лишь какие-то отвлеченные телодвижения. Я не собирался жертвовать ради нее абсолютно ничем. Жертвовать мне было нечем и в этом состояло мое неоспоримое преимущство. Но близость с ней была желанна, хотя и вызывала содрогание. Я знал, что будет после. Пустота и злость.