Принцип оборотня

– А почему бы не попробовать? – сказал Охотник. – Человек-женщина может передумать.

– Вряд ли, – сказал Блейк.

И в этом, конечно, было самое худшее: он знал, почему она не передумает, почему никогда не захочет иметь ничего общего с подобным ему существом.

Но дело было не только в Элин, хотя, Блейк знал, прежде всего именно в ней. Ему еще предстояло оборвать последние связи с человечеством, которое могло бы стать ему родным, с планетой, которая могла бы стать его первым и единственным домом, и теперь человеческая часть его сути не желала мириться с уготованным ей насилием, не хотела терять право первородства, не успев обрести его. И все это – дом, родина, родство – из-за своей недосягаемости где-то в глубине души становилось ему особенно дорогим.

Мягко звякнул колокольчик.

– Телефон, сэр, – сказала Комната.

Он протянул руку к телефону, щелкнул выключателем. Экран продолжал моргать.

– Вызов без видеопередачи, – объявил коммутатор. – Вы имеете право не отвечать.

– Ничего, – сказал Блейк. – Давайте. Мне все равно.

Голос – четкий, ледяной, лишенный всякой интонации – ровно произнес:

– С вами говорит разум Теодора Робертса. Вы Эндрю Блейк?

– Да, – сказал Блейк. – Как поживаете, доктор Робертс?

– Со мной все в порядке. Разве может быть иначе?

– Извините. Я забыл. Не подумал.

– Поскольку вы не связывались со мной, я решил найти вас сам. Думаю, нам надо поговорить. Насколько мне известно, вы скоро улетаете.

– Корабль почти готов, – ответил Блейк.

– Путешествие за знаниями?

– Да, – подтвердил Блейк.

– Летите все трое?

– Да, все трое.

– С тех пор как я узнал о вашей ситуации, – сказал разум Теодора Робертса, – я об этом часто думаю. Несомненно, рано или поздно наступит день, когда вас станет не трое, а один.

– Я тоже так думаю, – сказал Блейк. – Но это произойдет очень не скоро.

– Время для вас не играет никакой роли, – сказал разум Теодора Робертса. – И для меня тоже. У вас бессмертное тело, которое можно разрушить только извне. А у меня тела нет вообще, и потому меня нельзя убить. Я могу умереть, только если испортится техника, содержащая мой разум.

Не имеет никакого значения и Земля. Мне кажется, вам необходимо признать этот факт. Земля – не более чем точка в пространстве, крохотная, ничтожная точка.

Если задуматься, в этой Вселенной так мало чего-либо, что действительно важно. Когда ты все просеешь через сито значительности, в ней останется только разум. Разум – общий знаменатель Вселенной.

– А человеческая раса? – спросил Блейк. – Человечество? Оно тоже не имеет значения?

– Человеческая раса, – ответил четкий, ледяной голос, – лишь мельчайшая частица разума. Не говоря уж об отдельном человеческом или каком ином существе.

– Но разве разум… – начал Блейк и остановился.

Бесполезно, сказал он себе, разве может понять другую точку зрения существо, с которым он разговаривает, – не человек, а бестелесный разум, находящийся в плену предрассудков своего мира не в меньшей степени, чем существо из плоти и крови – своего. Утраченный для физического бытия, он, наверное, хранит о нем столь же туманные воспоминания, как взрослый – о собственном младенчестве. Разум Теодора Робертса существует в одном измерении. Маленький мир с гибкими параметрами, в котором не происходит ничего вне рамок движения мысли.

– Вы что-то сказали – или хотели сказать?

– По-видимому, – произнес Блейк, пропуская вопрос, – вы говорите мне это затем…

– Я говорю вам это затем, – сказал Теодор Робертс, – что знаю, насколько вы утомлены и растеряны. А так как вы – часть моего Я…

– Я не часть вашего Я, – сказал Блейк. – Два столетия назад вы дали мне разум. С тех пор этот разум изменился. Он уже не ваш разум.

– Но я полагал… – начал Теодор Робертс.

– Я знаю. Очень любезно с вашей стороны. Но из этого ничего не выйдет. Я стою на собственных ногах. У меня нет выбора. В моем создании участвовало много людей, и я не могу разорвать себя на части, чтобы каждому вернуть долг, – вам, биологам, которые чертили проект, техникам, изготовившим кости, мясо, нервы…

Воцарилось молчание. Затем Блейк быстро произнес:

– Простите. Наверное, мне не следовало этого говорить. Мне не хотелось бы, чтобы вы обиделись.

– Я не обиделся, – сказал разум Теодора Робертса. – Напротив, вполне удовлетворен. Я могу теперь не беспокоиться о том, мешают ли вам мои склонности и предрассудки, которыми я вас наделил. Но я что-то разболтался. А мне надо еще сообщить вам нечто для вас важное. Таких, как вы, было двое. Был еще один искусственный человек, который полетел на другом корабле…

– Да, я слышал об этом, – сказал Блейк. – Я не раз задумывался – вам о нем что-то известно?

– Он вернулся, – сообщил разум Теодора Робертса. – Его доставили домой. Почти как вас…

– В состоянии анабиоза?

– Да. Но в отличие от вас, в своем корабле. Через несколько лет после запуска. Экипаж испугался происходящего и…

– То есть мой случай уже никого особенно не удивил?