Принцип Полины

— Его семья поручила ему управление поместьем, — кивнула Полина. — Он гений интерфейса, я-то больше по software[26].

— Nobody's perfect[27], — заключил Максим со своим лучшим фламандским акцентом. — Не говори мне, что это палочки от нашего китайца с улицы Бож. Ты их хранишь?

— Я довольно консервативна, — ответила Полина, объединяя нас взглядом.

Со сдержанным торжеством он опустил глаза на бутылку в моей руке:

— Ну что, откупорим пойло от гения или прибережем его к сыру?

— Который мы забыли купить, — напомнил я.

— О том и речь. Шампанского!

Он ушел в кухню, крикнув ей на ходу, что она царица мира и в два счета справится со своим software.

— Ты не изменился, — сказала мне Полина.

Я промямлил «спасибо» и добавил, что она стала еще красивее, чем в Сен-Пьер-дез-Альп.

— Это климат. Вы хорошо устроились?

Я ответил не сразу. Смесь безумного желания и бесконечного отчаяния нахлынула на меня перед нею нынешней. Да ведь и Максим, каким бы мифоманом он ни был и как бы ни раздувал приписываемое себе влияние, сдержал заложенные в нем обещания и добился своего. А я — я не изменился. Избитый комплимент, но перед ними я воспринял его как самое обидное поражение. Я все тот же, да. Я похерил мечту жить своим пером, полный рабочий день настилал ковровые покрытия и был в силах писать разве что по выходным, однако никто не находил, что я изменил себе, предал себя и погубил. Стало быть, моя детская страсть оказалась не так живуча, как я думал. У меня ничего не осталось. Разве что пластырь, приклеившийся ко мне на время короткой эскапады, да отрадное воспоминание давно минувших дней — любовница на единственный вечер, которая теперь, вооружившись одним из самых престижных в мире дипломов, начнет карьеру мечты среди акул информатики и аристократов вина.

— Я сама выбирала эти апартаменты, — сказала Полина, переплетя свои пальцы с моими. — Сегодня вечером мы простимся с прошлым.

В этом и была моя беда. Ее бархатистый голос и сейчас обладал надо мной эфемерной властью сирен, но «прощание с прошлым» лишь подчеркивало отсутствие у меня будущего.

— «Дом Периньон», розовый, девяносто пятого года! — провозгласил Максим, направляясь к садовому столу, который мы накрыли в гостиной, когда ясное вечернее небо затянули грозовые тучи. — Бешеных бабок здесь стоит, зато марочное, без туфты. Что такое, что я пропустил?

Его глаза вопрошали нас, двигаясь, точно «дворники». Пробка шампанского, которую он машинально продолжал выкручивать, взлетела к потолку. Он кинулся наполнять бокалы из небьющегося стекла, которые мы нашли в шкафу. Мы чокнулись за будущее Полины, за свободу Максима, за успех моей новой книги. Веселье вдруг угасло. Как будто я своим экзистенциальным прозрением заразил и их, превратив пожелания в лицемерные химеры. Полина, казалось, вдруг усомнилась в своем будущем, а Максим — в самом понятии свободы.

Она села лицом к саду, ронявшему капли в закатном свете. Мы заняли места вокруг нее. Молчание воцарилось в наших взглядах. Я хотел принести мой салат из огурцов. Полина удержала меня. Ее ноготки коснулись наших пальцев между тарелками. Она вздохнула:

— Я должна вам кое в чем признаться, мальчики. Завтра вечером я выхожу замуж.

Наши руки оцепенели под ее пальцами.

— Здесь? — выдавил я, сглотнув, через десять секунд, как будто выбор места мог сгладить тему.

— За это? — фыркнул Максим, указывая подбородком на «жевре-шамбертен».

— Не только. Это замечательный человек, умный, очень порядочный…

— А мы, — перебил он, — мразь.

— Я этого не говорила, Максим. Вы мои друзья. Иначе меня бы здесь не было.

Он отнял руку, чтобы осушить бокал. Я последовал его примеру.

— Еще и пробкой отдает! — бросил он мне в лицо.

Это была чистой воды ложь, но я оценил: он направил свой гнев в другое русло. Усевшись поудобнее на стуле, Полина продолжила:

— Я вас попрошу — нет, простите, предложу — одну вещь, которая может показаться вам бредом, но…

— Шаферами, нет уж, уволь, — отрезал Максим.

Не обратив внимания на его слова, она продолжала:

— …я не нашла другого способа признаться вам в любви, сказать, что вы связаны со мной на всю жизнь, оба, и… и я даже подумать не могу о том, чтобы предпочесть одного или другого…

— И поэтому выходишь замуж за третьего, — подытожил он с горькой усмешкой.

— Дай ей сказать, — одернул я его.

— Я выхожу за него замуж, потому что он сделал мне предложение и я не нашла ни единого аргумента, чтобы сказать ему «нет».

— Но ты его не любишь.

Мой поспешный вывод вызвал у нее смущенную полуулыбку:

— Не так, как люблю вас, во всяком случае. Он никогда не будет моим другом. Он будет отцом моих детей.

Повисла тишина. В буквальном смысле слова. Только шипение омаров в маргарине задавало ритм нашим размышлениям.

— Мы ведь тоже можем размножаться, — заметил Максим.

— Да, но вы не можете быть моими мужьями оба сразу. И я хочу сохранить вас как друзей. Друг не должен быть отцом. Друг — это тот, кто всегда рядом, что бы ни случилось.

— Знаешь, ты уже малость достала своими принципами!

— Дай ей сказать, — повторил я. — К чему ты ведешь, Полина?