Принцип Портоса, или Последний свидетель

А потом я упал с дерева: ветка все-таки обломилась. Но я не испугался как-то… Не знаю… Как представил, что сейчас шлепнусь на гадюку, так у меня сразу все страхи пропали. Я упал в клумбу. Клумбы больше нет, потому что я упал точно посередине. Коленки взлетели к ушам. Земляной фонтан окатил меня до макушки. Какое у меня было ощущение? Никакого не было. Сами подумайте: сижу голый, как Миклухо-Маклай, черный от земли, весь в раздавленных георгинах, пахну глиной и цветами, и в голове кто-то лупит ложкой по кастрюле — дзинь… дзинь…

Тут все сбежались, кроме Витьки. Наверно, он понял, что я буду немедленно ему бить лицо за все приключения сразу. Вот только звенеть в голове перестанет и оранжевые круги в глазах расплетутся. Но я не успел отлупить Витьку. Едва все сбежались, как дядя Витя тут же попал в мышеловку. Щелкнуло — и боцман осел на землю, держась за щиколотку. Я сразу понял, почему Витька не приближается. Еще бы! Мы здесь в клумбе всюду мышеловок понаставили. Специально, между прочим, место такое выбрали, где люди не ходят… Представляете, если бы я, выходя из фазы свободного полета, с огромной силой уселся бы на нее? А? Вот это было бы ощущение!

— Когда у акулы, — дядя Витя опустился на корточки и принялся снимать мышеловку с ноги, заведутся глисты, и ее спытають о родственниках, якы не погнушаются поставить ей клизму… («Вот оно, ругательство! — догадался я. — Нужно срочно что-то делать! Запоминать как-то! Ну, или я не знаю… записывать!» У меня даже в голове прояснилось и звенеть перестало.) …так эта мордастая рыба, — продолжил дядя Витя с чувством, — вспомнит о своей внучатой племяннице двоюродной сестры шурина, который… (здесь я пропускаю красивое выражение, конкретно обозначающее тех людей, которые ставят мышеловки боцманам)… а также который при дворе Ее Величества Елизаветы Викторовны, королевы Соединенного Королевства, однажды… (здесь я снова пропускаю описание очень неприятного происшествия, которое случилось с шурином, когда тот ставил клизму лошади одного исторического лица с очень длинной фамилией, которую я, к сожалению, забыл).

Вот такое ругательство… Стало тихо. Лишь жужжали пчелы, которые летели ко мне со всех сторон, думая, что я медосборный, а это пахли налипшие на меня цветы.

— И вы так все время живете? — встряла вдруг Сашка, прижимая к животу пузатую сахарницу с деньгами. — С утра до ночи? Без дозиметра, в земле… Да?

— Да, — поморщился папа, ощупывая мою не разбившуюся голову. — Без дозиметра. И без ума. С утра до ночи. Наш ум в Кисловодске загорает вторую неделю. Минералку хлещет.

— Не впутывайте родственников, — покряхтывая, тяжело разогнулся дядя Витя и принялся зачем-то разглядывать мышеловку на просвет. — У меня странное впечатление, будто я на съемочной площадке очень умного фильма. — Тут дядя Витя выразительно покрутил пальцем у виска и выкинул мышеловку на улицу.

Тотчас над забором возникла раздраженная физиономия прохожего в модной фуражке.

— Может, вам штраф? Вы куда кидаете? — спросила физиономия, обводя нас, грязных, тоскливым взглядом, покрутила пальцем у виска и исчезла.

— Что я говорил? Вот и режиссер! — воскликнул дядя Витя, приглаживая на голове волосы. — Негры, змеи, режиссеры… Кино!

В воздухе витала неопределенная напряженность, когда хочется говорить бред, но никто не знает, с чего начать.

— А вас того… действительно уже снимали в кино? — подтверждая мое наблюдение по поводу бреда, спросила Сашка у дядя Вити. — Или только собираются?

Папа закрыл ладонями уши и принялся ходить вокруг меня. Вернее, вокруг того, что осталось от клумбы. Он ходил, как я не знаю что, но как что-то очень злое. Даже хуже.

— Пре-кра-ти-те! — взмахнув руками, словно собираясь лететь, вскричал отец.

И тут к нам пришла Мария Перевалова. Пришла и тихим стеснительным голосом сказала:

— У меня червяк в выварке. Д-длинный. Как шланг. Представляете? Никто таких еще не видел. Мы не врубились. Тогда Мария объяснила:

— Я стирать собралась, поскольку… ну, немыслимое количество грязного белья накопилось. Понимаете, о чем я говорю? В выварке, в кастрюле такой… Большой такой, эмалированной. Ну, я ее, естественно, открыла, а там полосатый червяк греется. Как хвост… Или шланг. Но с этими… с клыками…

По мере того как рассказ Марии Переваловой приближался к концу, лицо папы приобретало зеленоватый оттенок. И в тот момент, когда студентка сказала, что у червяка клыки, папа сразу стал пунцовым, метнулся к калитке — только сорванная щеколда, рассерженно фырча, ввинтилась в воздух.

— Вы энциклопедию забыли… — запоздало вспомнил дядя Витя, — на букву «зэ».

— Зачем ему? — Мария шмыгнула носом.

— Да он такой человек! — объяснила ей Сашка про папу. — Он для науки. Вы бы видели, как он змею лупил! Да! Правда! Он и вашу сейчас отлупит, не переживайте! Точно! Вот увидите!

Действительно, в следующую секунду за забором Марии Переваловой раздался металлический грохот. А еще секунду спустя в калитке появился запыхавшийся отец.

— Всё! — сказал он и гордо сложил руки на груди.

— Отлупили? — не поверила Мария.