“Как же хорошо, что мы переехали жить за город, – думала Оля. – Сад у нас большой, Макс может гулять сколько угодно и без поводка, и не надо опасаться, что он кого-нибудь испачкает или с кем-нибудь подерется”.
Если мама надолго погружалась в свои мысли, и переставала с ним играть, шнауцер устраивал на нее “засады”. Он забегал вперед, прятался в сугробе, а потом неожиданно выскакивал перед Ольгой, прыгая на нее с разбегу, и она падала в снег.
– Ах, ты так со мной? Ну, держись! – после этого Оля пыталась догнать Макса и кричала “Ловите, ловите его!” а пес радостно крутился вокруг нее словно юла…
Каждый новый день в саду не был похож на предыдущий. Было то морозно и сухо, то снежно и влажно, то солнечно, то ветрено и холодно. И небо над головой всегда было разным. То высоким, бездонным, сине-голубым, то серым и низким, и “давило” сплошными облаками на голову, как в Петербурге. Иногда, ветер устраивал для Оли представление: облака мчались друг за другом, превращаясь в сказочных животных. По вечерам небо разговаривало с ней мириадами звезд или молчало бездонной темной бездной. Оля общалась со звездами, с Максом, с птицами на деревьях. Разговаривала со своими героями, сама с собой, с Димкой. О разном. То обижалась на него, что он так и не пришел к ней, то улыбалась, представляя его рядом…
Однажды морозным декабрьским вечером, с крыльца раздался звонкий Алешкин голос: – Ма-ам, ты где?
Она вздрогнула. “Как же похож его голос на голос из моего детства…”
Алешка разыскал маму в саду. Вездесущий Макс сразу принес ему палку.
– Куда это ты собрался на ночь глядя? – удивилась мама Оля.
– Никуда. Можно я с тобой погуляю? (Алеша.)
Сначала Алешке пришлось кидать Максу палку, в надежде, что тот не найдет ее в глубоком снегу и успокоится. Но надежды не оправдались: шнауцер был превосходнейшим следопытом. Он всегда находил палки, даже в очень глубоких сугробах. Только когда пес вдоволь наигрался, он разрешил Алешке поговорить с мамой.
Они шли по саду: Макс с палкой в зубах гордо вышагивал впереди, за ним – Алешка, следом – Ольга. Под ногами и лапами хрустел снег.
– Мам, вот ты всегда гуляешь одна… Тебе не скучно? (Алеша.)
– Во-первых, я не одна, а с Максом. Он то “тиранит” меня своими палками, то устраивает на меня засады. А потом есть еще небо, звезды, деревья, птицы… Если человек идет по дороге, он – не один. Рядом с ним – его собеседник. Разве нет? Вот когда ты куда-нибудь идешь – ты один? (мама Оля.)
Алешка задумался. – Не-ет, я с Маринкой…
– Вот видишь, – улыбнулась мама Оля.
– Я-то с Маринкой, это понятно. А ты с кем? (Алеша.)
– Тоже не одна… (мама Оля.)
– Ну, я же сказал, с кем я. (Алеша.)
– Мог бы и не говорить, я и сама бы догадалась, – улыбнулась мама Оля.
Алешка остановился, развернулся, посмотрел на маму и усмехнулся. Они стояли под фонарем. “Глаза у тебя отцовские, и усмешка его… Будто специально, чтобы я эту наглую рыжую физиономию никогда забыть не смогла! – подумала Оля. – Моего в сыне совсем ничего: чуть-чуть хитрости и гибкости. От деда – логика, слава богу, перепала и тяга к знаниям. А все остальное: внешность, характер, привычки – все от него! В наказание мне или в награду? Теперь уж и не знаю… Опять со мной растет мой Димка, взрослеет, превращается в мужчину. Я буду стареть, а он будет любить другую женщину”, – и хотя Ольге нравилась Алешкина пассия, все-таки было немного обидно.
Алешка маму любил. За что? Ну, она “не доставала” его. Хочешь что делать – делай, не хочешь – как хочешь. Были, конечно, у него обязанности, но он их уже усвоил. Любил за то, что она была настоящей, живой: то веселой, то грустной, всегда что-нибудь придумывала, и ему с ней было интересно. Она обращалась с ним на равных, даже советовалась иногда. Не читала ему нотаций, просто рассказывала какую-нибудь историю, и он уже сам понимал, что к чему. Все, что он просил у нее: диски, книги, технику – она покупала. Все, что просила она – он старался делать, тем более что просила она немного. Он никогда не упрекал маму за то, что она могла его и не накормить – для этого у него была бабушка. Иногда мама могла забыть, что обещала, поэтому о важных вещах Алешка напоминал ей по нескольку раз. Но он не обижался: что тут поделаешь, женщина. Зато мама была очень красивой. Он гордился, что раньше она была финансовым директором, а теперь еще и книжки пишет.
Единственным темным пятном в биографии мамы Алешка считал Дмитрия, вернее его отсутствие. Он никак не мог понять, почему она отказалась быть его женой. Об этом внуку поведала бабушка Зина.
А еще Алешка любил маму “просто так” за то, что она его тоже любила. И в этом он сам себе завидовал. Они могли разговаривать на повышенных тонах, и даже иногда ругались “по-страшному”, как говорила бабушка Таня. (Бабушка в такие моменты пила смесь валидола, валерианы, пустырника и пеона уклоняющегося. А дед недоумевал: – Татьян, а чего ты переживаешь? Да пусть поорут друг на друга. Ну и что, что соседи услышат? Как будто в первый раз. Разве это проблема? Проблема – если ты детей своих не любишь, а Ольга детей любит.)