Утром семнадцатого ноября, на тридцать шестой день дежурства, радары корабля зафиксировали в атмосфере Роатана мощнейший электромагнитный всплеск. Сначала я решил, что это реакция планеты на солнечную вспышку, но затем вспомнил слова Кеплера и ощутил, как волосы на голове и теле поднимаются дыбом. Всплеск такой силы мог означать, что на Роатане активировали «Фоарон» – запрещенное во всех галактиках оружие, способное с одного выстрела уничтожить космическое незвездное тело. Снаряд-игла, выпущенный из «Фоарона», легко пробивал планетарную кору и мантию и, достигнув ядра, взрывался. На первой стадии оружие испускало импульс, формирующий в космосе противоположно заряженные черные дыры, на второй создавало космические струны, стабилизирующие червоточину. На третьей посылало сквозь проходимую кротовую нору магнитные волны, которые глушили всю электронику и вырубали орбитальные оборонные спутники атакованной планеты, и на релятивистской скорости запускало снаряд.
За считанные секунды в моей голове развернулась картина происходящего. Я прикинул дальность полета снаряда и понял, что Роатан – идеальная площадка для тех, кто задумал нанести удар по Земле. Защитный комплекс планеты был оснащен резервными источниками питания, в случае отключения система перезагружалась в течение двух минут. Но за это время снаряд «Фоарона» успевал достичь границ галактики Млечного Пути. Мы успевали обнаружить его, но не успевали сбить. Я кинулся в рубку, запросил срочную связь с Землей, но приборы молчали. Я попытался снова, задействовал одновременно все каналы, послал даже сигнал бедствия, на который обычно приходил незамедлительный ответ. Все было без толку, Земля не слышала моих призывов.
Я оглянулся на собравшихся в рубке товарищей. По их испуганным серым лицам, понял, что они думают о том же. Нечто необъяснимое и жуткое происходит прямо сейчас. Они застыли в немом ужасе, глядя на меня, и каждый думал о своей семье. И тогда я принял единственно возможное, как мне казалось на тот момент, решение. Активировал боевую систему корабля и выпустил по Роатану семь залпов мощных ракет, предназначенных для уничтожения тяжелых бомбардировщиков и военных крейсеров. Нанес превентивный удар по позиции вероятного противника, реализуя древний, как сама война, принцип: победит тот, кто ударит первым. Взрывы снарядов суммарной мощностью в сотни тысяч мегатонн полностью выжгли пятую часть планеты и спровоцировали экологическую катастрофу, на долгие годы сделав Роатан непригодным для жизни.
Внезапный треск переводчика вернул меня в настоящее. Наверное, блуждая в омутах памяти, я что-то пробормотал вслух, и биолингвист решил, что требуются его услуги. С трудом поднявшись, я снова заходил по камере. В мыслях еще витали обрывки прошлого, но я не хотел концентрироваться на них. То было самое тяжелое для меня время. Полное не только душевной, но и физической боли. Под давлением роатанских политиков меня взяли в обработку спецслужбы. Они избивали и пытали меня, стараясь выбить признание, что напасть на Роатан мне приказал кто-то из враждующих с ними рас. Подозревали хтирийцев и воинственный Керасс. Расследование затруднялось еще и тем, что оскорбленные панцири не пускали земных экспертов на погибшую планету, объясняя свою скрытность соблюдением траура.
Не найдя доказательств измены, меня отпустили. Несколько месяцев я провалялся в больнице, потом предстал перед трибуналом, который принял решение лишить меня статуса человека и навсегда выдворить с планеты. Земляне хотели любой ценой сохранить мирные отношения с панцирями, поддерживали их, рисовали на лицах и телах семицветный флаг Роатана. Охотно и долго каялись, публично призывая правительство распустить Небесный флот.
Впрочем, были и те, кто верил мне.
Даниил Кеплер до последнего боролся, пытаясь добиться повторного рассмотрения дела, и именно ему я обязан тем, что в конечном итоге мне сохранили жизнь. Он дважды давал показания в суде и призывал межгалактическое сообщество не игнорировать очевидные факты. Но общественность осталась глухой. Внезапный сбой спутниковых систем, на несколько минут погрузивший Землю во тьму, признали халатностью техников, сбор войск роатанцев у приграничных зон объяснили учениями. Мир зажил по-прежнему, забыв о недавних угрозах.
А я лишился всего.
Переводчик снова затрещал, и я вытащил его из уха. Крошечная капля казалась горячей в озябших пальцах, и, не желая расставаться с теплом, я сжал руку в кулак. От холода ныли мышцы, хотелось есть, пить и в туалет. И если последнее уравнение я решил, справив нужду в решетчатую дыру в углу куба, то все остальные переменные оставались неизменны. Было понятно, что панцири не собираются облегчать мою участь обеспечением бытового комфорта, и я не хотел доставлять им радость своими просьбами. По крайней мере, сейчас, пока я еще могу держаться. Время, когда воля оставит меня, неизбежно наступит, и не стоит приближать его ради куска белкового концентрата.