Три подгнивших ступеньки крыльца, я взлетаю по ним. Распахиваю дверь, не слыша надрывного скрежета петель и треска рассохшихся досок.
– Инга, ты где? Инга, они были здесь!
Черт, ну сколько можно выпендриваться? Да, отношения наши далеки от приятельских, но разве время сейчас для выяснения кто прав, а кто виноват?
– Инга!..
И крик застывает на губах, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Потому что я вижу… Да, теперь действительно вижу Ингу, распростертую на полу рядом с электрическим чайником. Ее лицо закрыто от меня… черным пятном. Господи, да это же не пятно, это рубашка… И теперь уже
– Инга, – прохрипела я, глядя в лицо убийцы.
– Ну, здравствуй, Лера, – натянуто улыбнулся Михаил, – наконец-то я дождался момента, когда мы с тобой можем без помех кое-что обсудить.
Я попятилась. Обратно, к двери.
И в то же время – что-то щелкнуло, повернулось в голове. Слетели скобы, разошелся шов, сдерживающий воспоминания, и вот я уже снова бегу, под ногами мелькает пятнистый асфальт. То черное, то светло-серое, невысохшие лужи и солнечные пятна. Я удираю от парня, которого опрометчиво хотела приворожить, словно ослепнув от страха, налетаю на кого-то…
– Ой, извините!
– Ничего, ничего страшного.
И я успеваю подумать о том, что налетела на мужчину чрезвычайно приятной внешности, до жути напоминающего всем известного актера… как там его? Пирс Броснан, агент 007… Я бегу дальше, а мысли о человеке, с которым я столкнулась, тают, тают словно туман под солнцем. Или как кубик сахара в горячем чае.
…Все.
– Ты! – выдохнула я, глядя в ярко-синие глаза Михаила.
Каждый кусочек мозаики медленно становился на свое место.
Он имел со мной телесный контакт.
Он был колдуном, причем далеко не самым слабым.
Он видел меня с Эриком, но
– Яков, – беззвучно произнесла я.
И тот, кто собирался привести меня на законную казнь – и тем самым «аннулировать» нашу маленькую магическую связь – кивнул.
– Да. Профессор Шпренгер. Надо сказать, ты мне тоже помогла разыскать моего врага.
Я бросила последний взгляд на Ингу. Кому-нибудь могло показаться, что ведьма просто без сознания – но только не мне. Что-то изменилось в моей соседке. Она как будто погасла, потух внутри алый китайский фонарик…
Но Яков не дал мне даже осознать то, что Инги не стало. Он атаковал, просто и незамысловато – так же, как Эрик в водонапорной башне, подняв в воздух видимую внутренним взором пелену из пепла и голосов тех, кто умер много столетий тому назад.
– Да пошел ты, тварь! – заорала я.
Еще один, быстрый взгляд в сторону Инги – так и есть, она не шевелилась. И уже не принадлежала миру живых… А тот, кто убил ее… Тот, кто все это время играл мной, как пластилиновым человечком, стоял в трех шагах и скалился. Господи, кто бы мог подумать, что у Броснана может быть столь отвратительная, гадкая ухмылка?!!
– Ты сам сдохнешь! – гаркнула я в катящуюся на меня серую стену, – будь ты проклят!
…Все решили мгновения.
Перед глазами замаячил остро заточенный маятник. Тик-так, прямо над моей шеей. И опять мир сделался нежно-фиолетовым, с белыми проблесками по краям, а я снова, как раньше, почувствовала себя его неотъемлемой частью… Вернее, мир вокруг стал частью меня самой. Все – и Яков, словно заключенный в огненную сферу, и дощатый пол, и обсыпавшаяся штукатурка.
– Будь ты проклят! – повторила я.
Как это оказывается просто – сжать дом, словно картонную коробку, одновременно закутываясь в фиолетовый кокон, невесомый, но твердый как алмаз. Темная пелена смерти столкнулась с ним, надавила – перед глазами запрыгали звездочки… Но в этот миг о пол грохнула трухлявая балка, за ней еще и еще. Яков быстро вскинул руки в попытке остановить обрушение крыши, смерть на мгновение замерла, ослабила напор… И я рванулась прочь, добивая несчастный дом, размолачивая его в труху. За спиной скрежетало, с мягким гулом рушились саманные стены, трещали оконные рамы.
Бежать, теперь только бежать. Но куда?
Якова не остановят такие мелочи, как рушащийся дом. Он будет меня искать, он знает где я… Нашел в первый раз, найдет и во второй. Не иначе как это побочный эффект ритуала, проведенного Эриком!
Отбрасывая мокрые ветки, продираясь сквозь лебеду в человеческий рост, я бежала в сторону оврага.
Некоторое время, может быть, я продержусь. Но не долго.
Возвращаться и смотреть – а что там, собственно, с Яковом под обрушившимся домом – не хотелось.
Сырая глина – слишком плохая дорога для беглеца. Она налипает на ребристые подошвы кроссовок, по пуду на каждую ногу. А еще на глине хорошо видны следы, и любой зрячий человек будет читать коричнево-желтый склон как книгу с крупным шрифтом.