Принудительный менеджмент а-ля Макиавелли

Частное лицо может сделаться государем ещё двумя способами, каждый из которых нельзя отнести целиком на счёт удачи или доблести, поэтому я не хотел бы умалчивать о них, хотя об одном из этих способов следовало бы подробнее поговорить там, где речь идёт о республиках. [25] В первом случае подразумевается, что некто восходит на трон по пути, усеянному преступлениями и злодействами, во втором – что один из граждан с помощью прочих становится государем своей отчизны. Сицилиец Агафокл стал царём Сиракуз, будучи не только частным лицом, но и происходя из самого низкого и презренного сословия. Родившись сыном горшечника, он с малых лет вёл нечестивый образ жизни, но злодейские наклонности сочетались в нём с такой доблестью духа и тела, что, обратившись к военной карьере, он постепенно достиг должности претора [26] Сиракуз. Получив это звание, он замыслил стать единоличным правителем и дарованное ему по общему согласию закрепить за собой с помощью насилия, чтобы ни от кого не зависеть. Вступив в сговор с карфагенянином Гамилькаром, [27] находившимся с войском в Сицилии, Агафокл однажды утром созвал в Сиракузах народ и Сенат [28] как бы для решения государственных дел и условленным сигналом приказал своим солдатам перебить всех сенаторов и самых богатых горожан. Расправившись с ними, он мог занять пост правителя города, не опасаясь никакого внутреннего противодействия. И хотя карфагеняне дважды разбили его войско и demum [29] осадили Сиракузы, Агафокл non solum [30] сумел оборонить свой город, но и, оставив часть солдат для его защиты, совершить поход в Африку, что привело вскоре к освобождению Сиракуз, а Карфаген поставило на край гибели. Противники Агафокла были вынуждены вступить с ним в переговоры и удовольствоваться своими владениями в Африке, Сицилия же осталась за ним. Таким образом, если рассмотреть поступки и доблесть Агафокла, незаметно, чтобы он был многим обязан фортуне. Ведь мы уже говорили выше, что он сделался государем не по чьей-либо милости, но совершил восхождение по ступеням военной службы, каждый шаг по которым совершался среди бесчисленных опасностей и лишений; для охраны же своей власти ему пришлось прибегнуть ко множеству смелых и отчаянных решений. Но и доблестью нельзя называть убийство своих сограждан, предательство друзей, отказ от веры, сострадания, религии – такое поведение может принести власть, но не славу. Однако, рассмотрев доблесть Агафокла в рискованных и опасных делах и величие его духа, претерпевшего и преодолевшего столько невзгод, мы не заметим ничего, что позволило бы поставить его ниже любого самого выдающегося полководца. И всё же его зверская жестокость и бесчеловечность вместе с бесчисленными злодеяниями не позволяют причислить его к сонму замечательных людей. Итак, его возвышение, которым он не был обязан ни везению, ни доблести, нельзя приписать ни тому, ни другому.