Отвергая в генезе жизни «презумцию случайности», хотя бы потому даже (в дополнение к вышеизложенному), что случайность всегда внезапна и для перестройки того или иного организма просто не оставляет времени и надежд, отвергая также Модификацию случайности — приоритет изменяющихся условий (если они внезапны, то опять же организм не успевает приспособиться и гибнет, если длительны и постепенны — непонятно, почему происходящие от одного и того же предка, попавшие в равные условия, занимающие одну экологическую нишу и живущие бок о бок, питающиеся одной и той же пищей, скажем, листвою деревьев, животные образовали два совершенно разных вида — слонов и жирафов. С точки зрения приоритета изменяющихся условий, ответ может быть только один — случайно), — так вот, отвергая эти принципы как наиглавнейшие для образования видов (и вовсе не исключая их для частных случаев, особенно в образовании подвидов и разновидностей), мы руководствуемся не столько негативными соображениями («этого не может быть»), сколько теми фактами, которые накопила биология и палеонтология, биохимия и прочие науки о живом веществе за последние полтораста лет, фактами, позволяющими взглянуть на живую природу несколько иначе, чем это общепринято (поскольку биология и до сих пор пользуется концепциями, выдвинутыми 100–150 лет назад).
Мы вовсе не станем отрицать, что, скажем, слон при изменении условий (допустим, деревья и кустарники начнут все прибавлять и прибавлять в росте, и за последующий достаточно долгий срок, скажем, в миллион лет ветви с листьями окажутся на 1,5–2 метра выше, чем сегодня) может приобрести жирафью шею (хотя скорее всего у него удлинится хобот), что жираф может отрастить в том же случае хобот (хотя и это маловероятно). Условия, конечно же, могут вносить морфологические изменения, улучшающие приспособляемость животных и растений к изменяющейся среде, чему классическим примером служат дарвиновские вьюрки, обзаведшиеся в зависимости от того, чем они питались, самыми разнообразными — от шиловидного до тупого — клювами. Но абсолютно невероятно, чтобы тот же слон превратился в жирафа, а жираф в слона (так же как и вьюрки остались вьюрками, а не превратились в павлинов, орлов или страусов).
Дело вовсе не в том, что виды просто не похожи друг на друга. Разница гораздо более глубокая и принципиальная создает между ними пропасть, которую слону не преодолеть, даже если он отрастит не только шею, но и рожки, и обзаведется копытцами, как у жирафа. Эта пропасть лежит на клеточном генетическом, биохимическом уровне: различаются не только клетки, но и их «кирпичики» — белки и ферменты, а также вырабатываемые организмами гормоны и прочие регуляторные вещества. Вот, например, как разнится один из важнейших гормонов — инсулин, вырабатываемый поджелудочной железой (дается часть полипептидной цепи инсулина):
«Сейчас известно, что весьма близкие виды, — пишут Н. В. Тимофеев-Ресовский, Н. Н. Воронцов и А. В. Яблоков, — различаются по строению рибону-клеазы, кортикотропинов, по меланотропинам, инсулину, гипертенсинам, цитохрому-С, гемоглобинам и т. д. Это возможно лишь при наличии определенной изменчивости фундаментальных (курсив наш. — Авт.) биохимических свойств организма, безусловно определяющихся гораздо раньше, чем любое морфологическое (в широком понимании) свойство организма» (
Следовательно, разделение на виды произошло до того, как гимнура или какое-то иное животное (биологи на гимнуре не настаивают), питающееся насекомыми (на этом биологи настаивают), начала отращивать нос или шею под влиянием изменившихся (для нее случайно) условий для того, чтобы превратиться в слона или жирафа. А поскольку мы знаем, что случайные мутации, тем более на фундаментальном биохимическом уровне, для многоклеточных организмов смертельны (или он просто отторгнет мутировавшие клетки и спасется и от гибели, и от дальнейших эволюционных изменений) — а других причин происхождения видов не предложено, — значит, многоклеточный организм (не в частности, а в тотальном смысле) неизменен? Во веки веков от самого начала своего зарождения и до нынешних дней?
Этого не может быть, потому что не может быть никогда!!!
Сколько поколений ученых самых разнообразных отраслей науки трудились над стройной и изящной теорией монофилии, зримо изображаемой во всех учебниках, серьезных научных и легкомысленных популярных трудах в виде могучего дерева, из единого ствола которого вырастают мощные ветви, от которых отходят менее мощные сучья, которые, в свою очередь, порождают ветки поменьше, еще меньше и так далее, пока на самых тоненьких веточках не закачаются плоды — все разнообразие сегодняшнего растительного и животного мира. Сколько пришлось проявить ума и хитроумия, чтобы соединить несоединяющееся, обойти сомнительное и примирить непримиримое!