Природа фантастики

Утопия — один из старых жанров, проживших славную жизнь, и она не может пожаловаться на невнимание к себе, ибо часто становилась предметом раздумий как литературоведов, так и философов, историков, социологов. И у каждого сколько-нибудь начитанного человека есть интуитивное представление о том, что такое утопия, однако, если говорить, об изучении утопии, то здесь белых пятен, пожалуй, не меньше, чем на «карте страны фантазий».

Прежде всего, оказывается, что не все ясно с самим названием жанра. Как известно, название это было придумано Т. Мором, автором произведения, с которого ведется обычно отсчет утопиям. Но что означает это слово? Дело в том, что по мнению некоторых исследователей, U в слове utopia может включать как OU (отрицание НЕ) и тогда название страны, придуманной Т. Мором будет означать «место, которого нет», но может включать и EU (хорошо), и в этом случае utopia будет означать «хорошее место» [1]. Были попытки переименовать утопию в эвтопию[2].

Переименовать жанр труднее, чем улицу или город, власть традиции, да и просто привычки здесь сильнее. И что бы ни имел в виду Т. Мор, и как бы ни изощрялись в трактовке этого слова специалисты, с этим понятием прочно срослось представление о некоем идеале, мечте («хорошее место»), но мечте нереальной, неосуществимой, почти фикции («место, которого нет»). Недаром в бытовом словоупотреблении слово «утопия» соотносится с понятиями «миф» и «сказка».

И все-таки утопия, если даже воспринимать ее как сказку, — один из самых важных компонентов духовной культуры человечества. В свое время А. Свентоховский предпослал исследованию об утопии эпиграф из О. Уальда: «На карту земли, на которой не обозначена Утопия, не стоит глядеть, так как карта эта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество. Прогресс — это реализация Утопии».

И мы теперь уже многое знаем об Утопии[3]: мы знаем, что в давние времена ее отыскивали на необитаемых островах, позднее, когда оформилась идея социального прогресса, она прочно завоевала себе будущее. Специалисты проследили преемственность концепций, провели классификацию утопических произведений. Однако мы до сих пор не вполне представляем, почему утопия поселилась на территории изящной словесности, какие трудности ей пришлось в связи с этим преодолеть и как далеко простираются там ее владения. А это не такой уж праздный вопрос.

Утопия может быть понята очень широко. Польский писатель и публицист, автор книги «История утопии» А. Свентоховский писал, что «Утопия как идеал общественных отношений представляет наиболее всеобщий элемент в духовном мире»[4]. И далее: «…желая начертать историю утопии в мельчайших ее проявлениях, следовало бы рассказать всю историю человеческой культуры»[5].

И в работах последних лет наблюдается тенденция к такому расширенному толкованию термина. Так, С. Калмыков, составитель сборника русской социальной утопии «Вечное солнце»[6], включает в него и явно притчевого характера новеллу Н. Лескова «Маланья — голова баранья», и «Рассказ старшего садовника» А. Чехова, и многие другие произведения русских писателей, вне сомнения, высокохудожественные и исполненные нравственного учительства, но имеющие к жанру утопии весьма отдаленное, на наш взгляд, отношение.

В статье, предпосланной сборнику, эти границы расширяются еще дальше, так как автор готов включать в понятие утопии и «Мертвые души», и «Воскресенье», и «Преступление и наказание». Не спасает положение и оговорка, что это особая русская утопия. Ведь когда мы говорим не об утопических идеях, которые, кстати сказать, проявляются не только в утопиях, а об утопии как жанре, мы имеем в виду, кроме всего, определенную художественную структуру. Идя же путем, предложенным С. Калмыковым, и принимая за признак утопического жанра любую проповедь «любви, добра и красоты», мы вступим в область и вовсе безграничную — в область идеалов, социальных, духовных, нравственных, эстетических, — и нам придется подверстать под знамена утопии едва ли не всю художественную литературу, поскольку без идеала практически невозможна деятельность писателя, без идеала даже злейшую сатиру не напишешь.