Природа и власть

В отказе от убийства животных, введенного буддизмом и джайнизмом, можно было бы увидеть отражение опыта, насколько вредна безудержная война с лесами и дикими животными. Эдикт императора Ашоки, принявшего буддизм, запрещает сжигать леса без нужды или для уничтожения животных. Однако древнеиндийские традиции защиты леса не вполне отчетливы. Ясно только, что здесь, как и везде, особенно высоко ценились плодовые деревья, прежде всего манго, а на побережьях – кокосовые пальмы. Существовала ли в Древней Индии связь между лесом и властью? Автор «Артхашастры» вполне понимает ценность леса и указывает, что на обширных землях страны можно выращивать леса. Поскольку воплощением индийской верховной власти был слон, то так называемые слоновьи леса находились под особой защитой. Согласно указанию «Артхашастры», человека, который поджег «слоновий» или какой-либо другой полезный лес, в наказание тоже нужно было сжечь. Но древнеиндийские религиозно-правовые тексты Дхармашастры содержат определение: «Кто первый вырубит для себя участок земли, тот и будет им владеть». Именно сведение леса дает человеку власть и собственность! Нужно помнить и о том, что в Индии вплоть до Нового времени и даже позже крупные леса были царством не только диких животных, но и вольных лесных и горных народов, то есть миром, ускользавшим от верховной власти. Для бедноты лес служил последним убежищем в голодные времена. Для правителей доиндустриальной эпохи леса были лишь частично управляемым и доступным ресурсом. Один из немногих эдиктов по охране леса, дошедших до нас из доколониального времени, исходит от вождя маратхов Шиваджи (ок. 1670 года), возглавлявшего борьбу против Великих Моголов. Но из него нельзя вывести традицию институционализированной защиты леса. Британский лесной инспектор немецкого происхождения Брандис (см. ниже) обнаружил локальные традиции охраны леса исключительно в образе священных рощ и княжеских охотничьих заказников (см. примеч. 45).

Лишь под управлением британцев связь между лесом и властью получает институциональное оформление. С самого начала лесная политика Британской Индии была отмечена глубоким противоречием: коммерческое разграбление лесов становится еще более систематическим, однако возрастает и понимание его роковых последствий, в некотором отношении оно проявляется в Индии даже раньше, чем в британской метрополии. В эпоху наполеоновских войн основной целью лесной политики было получение тиковой древесины для нужд флота. Качественный корабельный дуб уже стал в Европе дефицитом, и в этой ситуации, вопреки сопротивлению лондонских верфей, часть линейного судостроения с успехом переносится в Бомбей, где существовала местная традиция судостроения. Однако поскольку верфям нужна была древесина определенного качества, то повышение спроса на нее еще не влекло за собой крупномасштабные вырубки. Они начинаются лишь с середины XIX века в связи со строительством железных дорог и массовым производством шпал, на которые уходили в основном североиндийские леса из сала (шореи исполинской) и деодара (гималайского кедра). В 1861 году обращение своих земляков с лесами резко критикует такой тяжеловес, как Хью Фрэнсис Клегхорн, один из основателей лесной администрации Британской Индии: по его словам, из всех европейских наций англичане менее всего осознают ценность лесов, и это небрежение продолжается еще и в США, где переселенцы безжалостно вырубают леса. Клегхорн, врач и ботаник (1820–1895), в 1856 году назначенный первым хранителем лесов в Мадрасе, ценил леса не только за древесину, но и в не меньшей степени за их влияние на климат и благополучие человека (см. примеч. 46).