Природа охотника. Тургенев и органический мир

Препарирующий лягушек и превозносящий «Силу и материю» материализм вовсе не обязательно подразумевал искреннее сочувствие или уважение к природе или даже особо глубокие познания о ней. Действительно, как отметил Герцен в первом из своих «Писем об изучении природы» («Эмпирия и идеализм», 1844–1845), опирающийся лишь на данные эмпирический подход к миру природы чаще всего лишается и любви, и жизни [Newlin 2003: 75][233].

Строгий материализм не привлекал Тургенева, как вспоминал его давний друг Полонский:

…он любил слово: «природа» и часто употреблял его и терпеть не мог слова «материя»', просто не хотел признавать в нем никакого особенного содержания или особенного оттенка того же понятия о природе.

– Я не видал, – спорил он, – и ты не видал материи – на кой же ляд я буду задумываться над этим словом (цит. по: [Петров, Фридлянд 1983: 362]).

Аналогичным образом в статье «По поводу “Отцов и детей”» (1869) Тургенев прямо отрекся от «воззрений Базарова на художества», подчеркнув идею о том, что природа и искусство в романе тесно связаны [Тургенев 1978а, 11: 90]. Другими словами, ученые-естествоиспытатели лишены того горячего, вдумчивого и почтительного чувства, которое характерно для охотничьего типа равновесия, – чувства, которое сохраняет баланс между эстетической восприимчивостью и внимательным анализом окружающей человека среды.

Фатальной ошибкой научного подхода Базарова становится его заражение тифом во время вскрытия: самоотверженность в медицинских исследованиях в сочетании с удрученностью тем, что он не может «добиться толку» в отношениях с Одинцовой, приводят его к смерти [Тургенев 1978а, 7: 87]. В главе 27 Тургенев достоверно и прямолинейно изображает симптомы болезни умирающего Базарова: бессонницу, отсутствие аппетита, головную боль, лихорадку, озноб, кашель, головокружение, кровотечение из носа, за которыми следуют пиемия, галлюцинации, бред, делирий, потеря сознания и смерть [Петри 2011: 1925]. (Также возникает соблазн предположить, что Тургенев знал этимологию слова «тиф», образованного от древнегреческого Tvcpoq, имеющего второе метафорическое значение ‘гордость, надменность, спесь’ [Дворецкий 1958, 2: 1657].) Уже в полубредовом состоянии обреченный нигилист представляет себя в целом ряде анималистичных образов, как если бы естественные науки открывали перед ним страницы визуального словаря, а его воспаленное воображение упорно продолжало изобретать овидианские метаморфозы. Он называет Аркадия птенцом и галкой, описывает себя как «червяка полураздавленного» и заявляет, что не станет «вилять хвостом» перед лицом смерти [Тургенев 1978а, 7:178,183]. Однако примечательнее всего в этой сцене галлюцинация Базарова, связанная с красными собаками, в которой, как сразу становится понятно, отражается охота на птиц. В красных собаках, которые поначалу могут показаться просто сюрреалистической деталью, легко узнаются красные сеттера, как часто называли ирландских сеттеров в России XIX века[234]. Таким образом, если, принимая во внимание эту информацию, перефразировать его слова, то получается: «Пока я лежал здесь, мне всё казалось, что вокруг меня ирландские сеттера бегали, а ты надо мной стойку делал, как над тетеревом»[235]. Базаров недвусмысленно видит себя именно тетеревом – любимой дичью Тургенева, что в очередной уже раз отсылает нас к обширным материалам и охотничьим знаниям, связанным с поведением этой птицы.