Природа охотника. Тургенев и органический мир

Практически все сцены крестьянских страданий в «Записках охотника» имеют в своей основе проявления произвола со стороны дворян. Причиняемое крепостному крестьянину зло (возможность поступать с ним как с куклой, говоря словами Овсяникова) широко и разнообразно по своим масштабу и жестокости. Самая частая несправедливость – внезапное и бессмысленное отрывание крестьян от их корней: Касьяна против воли переселяют с его родной Красивой Мечи; Сучок, по приказу барыни, из кучера становится рыбаком («Льгов»); Арину выдергивают из деревни, отправляют в Санкт-Петербург, а затем в наказание за то, что забеременела, изгоняют обратно в деревню, любовника же ее отправляют в солдаты («Ермолай и мельничиха»); Лоснякова отсылает Татьяну («Контора»); злобная хозяйка Матрены отказывается продать ее возлюбленному-дворянину, а после того, как крепостная сбегает, подкупает полицию, лишь бы любыми средствами ее вернуть («Петр Петрович Каратаев»). Изобилует текст и физическим насилием, направленным на крестьян со стороны их хозяев. При этом рассказы и очерки по большей части расположены в таком порядке, что чем дальше читатель продвигается вглубь цикла, тем более диким становится это жестокое обращение, нарастая от вскользь упоминаемых побоев в «Малиновой воде» до сцен, где Бирюк колотит браконьера-лесоруба и где Стегунов велит высечь Васю-буфетчика по какой-то совершенно неясной причине («Два помещика»).

Но пожалуй, наиболее чудовищный пример необузданного самодурства мы встречаем в рассказе «Бурмистр» в образе жеманного помещика Пеночкина, который обращается со своими крепостными, по его собственным словам, «как с детьми» [Тургенев 1978а, 3:124]. Перед главным героем предстают крепостной камердинер, которого наказывают за ненагретое вино; повар, которому задним колесом телеги придавило желудок; крестьянин Антип, которого бурмистр Софрон Яковлевич «заел» за то, что он жаловался на жестокое обращение, на избиение жены и на то, что двоих его сыновей отдали в рекруты вне очереди и вот-вот отдадут третьего. Особенно омерзительно рассказчику оттого, что Пеночкин корчит из себя человека изысканного и просвещенного. Безнравственность его недофранцузского маскарада лишь усиливается той неприязнью, которую Пеночкин испытывает по отношению к охоте: «Всё на охоту! Ох, уж эти мне охотники!» [Тургенев 1978а, 3: 127]. Развалясь на персидском диване в широких шелковых шароварах, черной бархатной куртке, фесе с синей кистью и китайских желтых туфлях без задков, он, пожалуй, действительно чем-то напоминает пеночку (Phylloscopus collybita), маленькую, изящную, широко распространенную птичку, от названия которой произошла его фамилия. Впрочем, безобидная внешность певчей птицы не в силах скрыть черную душу садиста и труса, чьи приказы радостно выполняет Софрон Яковлевич – орудие произвола своего хозяина. «Бурмистр» – единственный рассказ во всем цикле, после которого стоят дата и место написания: «Зальцбрунн, в Силезии, июль, 1847 г.». Тургенев добавил их при подготовке издания 1880 года, будто бы в попытке отдалиться во времени и пространстве от той будничной мерзости, которая изобличалась в этой истории[118].

Как раз в период наиболее активной работы Тургенева над «Записками охотника» Герцен написал уже цитировавшуюся нами фразу: «Волк ест овцу, потому что голоден и потому что она слабее его, но рабства от нее не требует, овца не покоряется ему» [Герцен 1954–1965, 6: 99]. В тургеневском цикле изображается человеческий мир, в котором вечно неистовствует произвол – род нравственного насилия, который отсутствует в органическом мире, окружающем героев рассказов. Безразличие природы означает, что хищничество в естественных условиях не контролируется и не наказывается, но происходит оно при этом отнюдь не от жестокости. Напротив, оно есть результат эгоизма самого благородного рода: всеобщего стремления к выживанию и воспроизводству. В природе этот своекорыстный императив имеет своим результатом красоту и здоровье– в человеческом же обществе он трансформировался в произвол, порождающий лишь уродство и страдание. Петер Тирген приходит к важнейшему выводу о положительном влиянии безразличия природы в понимании Тургенева: