Природа жестокости

Роберт сидит и даже не пытается забрать у меня камеру, будто хочет, чтобы я увидела дело его рук. Наконец, я добираюсь до них. Первый, похоже, был сделан сверху. Возможно, из окна его спальни? Следующий — поближе, так что я полагаю, кадр был сделан здесь, в саду. После этого всё начинает становиться немного... странно.

Ещё дюжина снимков, но все они лишь маленькие части меня: моё запястье, прядь волос, лежащая на груди, моя лодыжка, мои губы, ресницы, родинка чуть ниже колена. С трясущимися руками я медленно опускаю камеру на одеяло и поднимаю глаза, чтобы встретить взгляд Роберта. Он смотрит на меня и, кажется, совсем не смущается.

— Зачем ты делаешь такие снимки? — шепчу я.

— Потому что мне нравится.

— Они... странные, Роберт.

Его лицо окрашивается лёгким оттенком гнева, когда он говорит:

— Они красивые.

Я безрадостно смеюсь.

— Они заставляют подумать, будто ты хочешь изрубить меня на кусочки.

Роб смотрит на меня, будто я смешная.

— Что? — восклицаю я. — Это так. Пожалуйста, скажи что-нибудь, чтобы доказать, что я не права, потому что прямо сейчас я схожу с ума.

— Мне нравится фотографировать. Это — хобби. Фотография меня расслабляет. Многим фотографам нравится концентрироваться на мелких деталях, Лана. Ты бы не подумала, что это странно, если бы у меня был крупный план цветка или травинки, верно?

— Нет, но это другое.

— Это совсем не другое. Некоторым людям нравится фотографировать природу, некоторым — городские пейзажи. Я фотографирую тела. Ну, чтобы быть точнее, женские тела.

— Ладно.

— Ладно?

— Да, ладно. Я поняла. Но есть одна вещь.

— Какая?

— Пожалуйста, снимай кого-нибудь другого. Я не хочу, чтобы ты фотографировал меня.

— Но ты единственный человек, которого я хочу фотографировать.

В течение нескольких напряженных секунд мы пристально смотрим друг на друга, затем я откашливаюсь и собираюсь с мыслями.

— Ну, прости за это, но не более. От этого мне становится неловко.

Я снова беру камеру в руки. Не знаю зачем, но я пролистываю другие фотографии, которые Роб снял на пляже, и у меня отвисает челюсть. В основном на них я. Снимки были сделаны тогда, когда я даже и не знала, что он был поблизости. Все за прошлую неделю, когда мы жили вместе: вот, я ем яблоко, вот сижу на диване, глядя на свои руки, вот поливаю в саду цветы и так далее, и тому подобное. Не знаю, как ему удалось сделать их без моего ведома, но, полагаю, парню пришлось изрядно поползать. Дрожь пронизывает моё тело.

Поднимаю на него взгляд и вижу во взгляде Роба интерес к себе. Он впитывает мою реакцию, будто она нужна ему больше, чем воздух.

— Я не... — Шепчу я, затихая. — Я не знаю, что сказать.

Роберт массирует свою шею.

— Ты, э-э-э-э, стала чем-то вроде музы.

— Конечно, кажется, это факт, — соглашаюсь я дрожащим голосом.

О. Боже. Несколько снимков меня спящей. Он входил без разрешения ночью в мою комнату. Господи Иисусе.

Я роняю камеру на одеяло. У меня в животе всё переворачивается от стресса. Я всегда мечтала о мире, где Роберт бы интересовался мной. Теперь эта мечта сбылась, но это совершенно не похоже на то, что я ожидала. Чувствую себя отвратительно.

— Тебе нужна помощь, знаешь об этом? — говорю я, смотря ему в лицо, беру книгу и встаю.

— Я не собираюсь их никому показывать, — отвечает он, будто это всё сделает лучше.

Его заявление возмущает меня. В явном недоумении я бросаю в него потрепанную книгу. Она хлопает мужчину по плечу и падает на траву.

— У тебя проблемы. Просто больше не заговаривай со мной, Роберт. Даже не дыши в мою сторону, пока я здесь. И больше никаких фотографий!

Сказав это, я кое-что вспоминаю и стремительно поднимаю камеру с одеяла.

— Что ты делаешь? — немедленно спрашивает он с подозрением в голосе.

Быстро, как только могу, я выбираю все фотографии, сохранённые в его камере. У меня нет достаточно времени, чтобы выбрать только те, на которых я, поэтому удаляю их все. По какой-то непонятной причине лёгкие угрызения совести грызут меня, ведь, хотя я и избавляюсь от фотографий, которые он сделал без моего разрешения, нарушив мою частную жизнь, но такое чувство, будто я разрушаю его искусство. Я быстро отбрасываю эту мысль. Это не искусство. Это вуайеризм в чистом виде.

Роб выхватывает у меня фотоаппарат, неожиданно понимая то, что я сделала.

— Ты удалила их все, — шепчет он в недоумении, прокручивая вверх и вниз, будто это сможет вернуть их.

У меня наворачиваются слёзы.

— Да, и я имела на это полное право.

У него искажается лицо от подавляемого гнева.

— У тебя не было права, — скрежещет Роб зубами, двигая челюстью. — Чёрт возьми, я даже порядком ещё не сохранил их на своем компьютере, Лана.

— Я должна была избавиться от них. Ты снимал меня спящую, Роберт. Это не здорово.

Мое минутное негодование исчезает, и сейчас я просто чувствую себя виноватой.

— Прости, но ты не можешь хранить такие фотографии. Ты... ты просто не можешь.