Природные катастрофы и пришельцы из космоса

При оценке рабочего времени, необходимого для создания каменных монументов, возникает, однако, еще одна проблема: камень, из которого они сделаны, не местного происхождения. Следовательно, его нужно было (прилагая соответствующие усилия) откуда-то доставлять. Но откуда же? Мой друг геолог Хауэлл Уильяме обнаружил, что весь этот камень (в основном базальт) вулканического происхождения и доставлен из каменоломен юго-восточной части Тустласских гор, расположенных на побережье Мексиканского залива и удаленных от Ла-Венты примерно на 100 километров, если считать по прямой линии. Олъмеки, вероятно, использовали для транспортировки самый простой способ, который напрашивался сам собой: добытый камень они перетаскивали по суше к ближайшей реке, там грузили на плоты и вдоль побережья Мексиканского залива перегоняли до устья реки Тоналы, а затем вверх против течения поднимали до Ла-Венты.

Культовый центр майя в Ушмале, Мексика (VII — X вв.).

Кроме колоссальных базальтовых статуй и стел в Ла-Венте и других местах было обнаружено множество прекрасных произведений мелкой пластики и рельефов из жадеита. Д-р Уильяме заверил меня, что этот поделочный камень происходит не из Китая (как утверждал Эрих фон Дэникен), а из местных источников, которых достаточно много в Центральной Америке.Ла-Вента была полуизолированным религиозным центром, похожим на многие другие в этой части света. Поблизости от нее расположены относящиеся к той же эпохе Трес-Сапотес (Три башмака) и Сан-Лоренсо (Святой Лаврентий), где также были обнаружены колоссальные каменные головы; некоторые из них теперь размещены в антропологическом музее города Мехико и в музее в Вашингтоне. Все эти центры, вероятно, построили местные жители в честь своих божеств и поддерживали для своих священнослужителей.

В Ла-Венте находится самая древняя пирамида Америки. По возрасту за ней следует многоступенчатая пирамида Куикуилько в предместье города Мехико, которую около двух тысячелетий назад погреб под покровом извергшейся лавы вулкан Шитле. Однако только майя сделали пирамиды доминантой многих своих религиозных центров.Майяские центры были, как правило, значительно обширнее и богаче, нежели Ла-Вента, и, несомненно, поглощали огромную массу камня, грунта и человеческого труда. Поэтому и здесь возникают вопросы, можно ли было возвести и какой ценой такие монументы. Убедительно на них отвечает археолог Чарлз Эразмус152.

Долго и тщательно изучали мы с коллегами майяский культовый центр в Ушмале, который занимает площадь 1200 х 600 метров; этот центр майя строили и использовали около 250 лет. Мы выяснили, какой объем грунта и камня содержат все эти сооружения, сколько вложено в них труда каменотесов и ваятелей и каким образом необходимый материал доставлялся на строительство. Потом мы попросили местных индейцев — потомков майя сымитировать все виды работ, хотя, разумеется, и не в полном объеме. У нас было такое ощущение, словно мы оказались на древней майяской строительной площадке: в карьере звенели металлические ломы и бухали деревянные молотки в руках рабочих-каменотесов, отбивавших огромные куски скалы. Их поджидали грузчики, переносившие эти глыбы к каменщикам. Те между тем замешивали раствор. Стены росли стремительно, и вскоре на них уже могли демонстрировать свое искусство ваятели. Продолжалось это несколько дней.

Пирамида в Ушмале.

На основании этого эксперимента я пришел к выводу, что для добычи и перевозки глины и камня, для самого строительства и для украшения центра каменными скульптурами требовалось 7,5 миллиона пятичасовых человеко-дней. Есть все основания полагать, что в окрестностях Ушмаля легко могли обеспечить себе пропитание около 1200 семей, то есть приблизительно 6000 человек. Если бы каждая семья освобождала одного взрослого мужчину на 40 рабочих дней ежегодно, предполагаемые работы можно было бы выполнить примерно за 150 лет. Но уже при удвоенном числе рабочих дней на семью большую ступенчатую пирамиду в Ушмале, которая требовала около 650 000 человеко-дней, можно было бы возвести, вероятно, за семь лет.

Роберт Хайзер и Чарлз Эразмус в своих предположениях трактовали человека как абстрактную рабочую единицу, лишенную эмоций и интереса, а также понимания общих целей и чрезвычайных обстоятельств, которые, безусловно, являются факторами, способными значительно повысить производительность труда. Действовали они, конечно же, правильно, ибо речь шла об определении объема человеческого труда на основании объективных и поддающихся точному количественному выражению показателей. Ни мотивация, ни увлеченность к ним не относятся, а применительно к далекому прошлому эти понятия вообще не реконструируются. Но они, несомненно, существовали и находили свое воплощение, особенно в таких вещах, как строительство культовых центров.Данные Хайзера и Эразмуса отражают скорее всего нижнюю границу производительности человеческого труда, а потому еще более убедительны. Справедливость подобной точки зрения подтверждает и культуролог-антрополог Йозеф Вольф153.