Приручи, если сможешь

Я захлебнулась вдохом, замерев в его руках и чутко прислушиваясь к себе. Прикосновение заставило кожу вспыхнуть, а сердце суматошно забиться. Губы Логинова снова заскользили по шее и плечу, отвлекая, волнуя, а пальцы продолжали поглаживать и ласкать мое тело, потихоньку спускаясь по животу. Ой-й. И щекотно, и приятно, и смущение смешалось с желанием настолько, что я потерялась в собственных эмоциях. Проще всего уже расслабиться, в самом деле, и… просто дать Роме возможность сделать то, что он хочет. И я тоже хочу, только стесняюсь и немножечко боюсь. Мелькнувшую было робкую мысль известить его, что у меня совсем мало опыта, отмела. Ну не скажу я сейчас этого, точно. Не когда чуткие пальцы, обведя впадинку пупка, остановились на талии, прямо на резинке трусиков… Прежде, чем успела подумать, что делаю, вцепилась в его запястья, не понимая, чего хочу больше, чтобы он продолжил, или остановился.

Воздух в комнате сгустился настолько, что стало сложно дышать, его можно было резать тонкими пластами и намазывать, как масло. Губы Ромы переместились на выступавшие позвонки чуть ниже затылка, язык нежно обвел косточки, отвлекая, и я ослабила хватку, прерывисто вздохнув. Тут же Логинов мягко, но настойчиво потянул единственную деталь одежды, оставшуюся на мне, вниз, и… Черт. Снова едва слышно всхлипнула, оглушенная грохотом сердца в ушах, меня трясло от напряжения и волнения, а еще — от ощущений, волнами ходивших от шеи до самых пяток. Я чувствовала себя обнаженным нервом, каждое прикосновение, даже самое легкое, отдавалось покалыванием на коже и жаркой вспышкой внизу живота. Вот когда в полной мере ощутила, что значит плавиться, как кусочек масла на сковородке…

Трусики скользнули к лодыжкам, а горячие ладони провели по бедрам, оставляя шлейф из мурашек. Такие же горячие губы проложили дорожку из поцелуев вдоль позвоночника, превратив его в воск, я шумно выдохнула и чуть выгнулась, судорожно сжав пальцы. Глаза по-прежнему не открывала, так было легче бороться со смущением, которое никак не желало уходить и щекотало в животе невидимыми усиками. А под прикосновениями Ромы становилось все жарче, и дышала я уже приоткрытым ртом, неровно и тяжело. Когда меня развернули и снова поцеловали, я только едва слышно пискнула и… сдалась. Обмякла в сильных руках, вцепившись в Логинова, как в спасательный круг в бушующем море, эмоции сбивали с ног и поднимали в душе настоящий шторм, отключая разумную часть сознания напрочь. Оказавшись вдруг на руках Ромы, лишь ощутила на мгновение, как в груди образовалась гулкая пустота, но настойчивые, жадные губы на моих губах не дали сильно отвлечься на происходящее.

Моя спина коснулась покрывала, и глаза сами распахнулись. Логинов отстранился, и я встретилась с внимательным взглядом, переливавшимся расплавленным янтарем. Я замерла, непослушные губы пролепетали:

— Р-рома…

А он только медленно улыбнулся, мягко прижав мои ладони к подушке и переплетя наши пальцы, и внутренности скрутило в сладком спазме от предвкушения.

— Ты больше не вспомнишь прошлое, — уверенный, низкий голос отозвался на оголенных нервах, прокатился по венам огнем.

Дальше… Чуткие пальцы были везде, неторопливо изучали, ласкали каждый изгиб, заставляя вздрагивать от прикосновений и забываться в волнах ощущений. Поцелуи бабочками порхали по разгоряченной, ставшей очень чувствительной коже, оставляя жаркие следы, спускались все ниже. Когда ладони Ромы легли на бедра, мягко, настойчиво раздвигая, я лишь беззвучно всхлипнула, вцепившись в покрывало. Сопротивление длилось доли мгновений, пока очередной обжигающий поцелуй не коснулся самого низа живота, заставив охнуть в голос. Замешательство плеснуло пряной волной, я задохнулась, а потом с тихим, отчаянным стоном послушно развела колени, зажмурившись до разноцветных кругов. И мир завертелся, затягивая в темную воронку наслаждения, нараставшего с каждой деликатной лаской. Я дрожала все сильнее, выгибаясь навстречу умелому рту и позабыв о стеснении.

Это было сумасшествие. Огненный вихрь подхватил, закружил, я стремительно летела куда-то, чувствуя, как напряжение внутри становится все сильнее. Тело превратилось в натянутую струну, звенящую и готовую лопнуть в любой момент. С губ срывались короткие стоны, я металась по постели, задыхаясь от нараставшего наслаждения. Еще один миг в невесомости, растянутый в вечности, еще одно нежное прикосновение языка — и я рухнула в пропасть, разбиваясь на тысячи осколков, содрогаясь от горячих волн удовольствия, раз за разом прокатывавшихся по телу. О-о-о, как же хорош-шо…