Я сидела на кухне, глядя на клубнику, и думала. Проблема не в том, что Кутихина именно такая, какой ее описывала Кира, проблема в том, что она гораздо хуже. А я... я ничего не могу' ей противопоставить. Я взяла и отбила у нее парня. Сначала он мне нравился, а потом, когда я узнала, что он свободен, отпустила себя на волю и позволила влюбленности расцвести махровым цветом. Пу'сть Андрей сам в Наде разочаровался, пусть она его ни в грош не ставит, неважно. У меня тоже рыльце в пушку. Я могла бы не подслушивать дальше, а выйти из примерочной, постучаться и сказать:
— А ну' выйдем поговорим! Кого ты там шнягой назвала?
А я не вышла, потому что мне было... очень стремно. Я знаю, что бы сделала Надя: она посмотрела бы на меня из-под ресниц и с насмешкой протяну'ла:
— И какие претензии? Что заслужила, то и услышала. Я своего парня к тебе ушиться посылала, а не в постель.
Или что-то в этом роде. И что бы я сказала в ответ? Между’ мной и Андреем еще ничего серьезного не было, но... меня трясет всю, когда он близко! Я плавлюсь от нежности, от восторга, от его запаха, от восхищения его глазами, руками, голосом. Целый день бы на него смотрела, и мне все равно было бы мало! Я мысленно ему себя целиком отдала и обратно не попрошу. Почему же так омерзительно на дупле?
В голове вертелись хлесткие эпитеты Кутихиной, мне
В дверь вежливо постучались.
— Открыто, — сказала я, глядя на клубнику.
Это не Андрей, их с практики раньше шести не отпустят. И точно, в дверях стоял наш сосед по аппендиксу Мисак. Каракян загляну'л в блок, протяну'л:
— Ты одна? А Кирюха где?
— Уехала, — ответила я.
— Не пруха. А ты чего?
— Я? Ничего.
— Идем к нам, у нас отходная.
— Куща отходите?
— Коменда нас из блока выгоняет. Пойдем, Еж. Грустно. Все разъехались, выпить не с кем. На двоих не то. У нас вино есть, нормальное, домашнее, я сам из деревни привез, отец делал.
— Эй! — в дверь мимо Мисака ворвался Емеля, вырвал у меня клубничку, ничего другого не придумал, как отправить ее в рот. Энергично жуя, поинтересовался: — Кукухой поехала? Тебе ж нельзя!
— Нельзя, — согласилась я грустно.
Гнатченко внимательно заглянул мне в лицо:
— А, понятно, депрессуха? Пошли выпьем.
— Мне вино тоже нельзя. Я от него сразу вырубаюсь.
— А водку? Ну так рванули! Все равно никого нормального, кроме тебя, в общаге не осталось. Одни преподы и аспиранты.
— Ну спасибо за комплимент, — вздохнула я, поднимаясь. — Клубники хотите?
— Возьми в качестве закусона. А ничего посерьезнее нет? Жрать охота.
— Могу макароны сварить, — я потрясла пачкой «ракушек». — И запечь с сыром.
— Нормулёк! — оживился Емеля.
В блоке у парней выяснилось, что неразлучных друзей расселяют по разным комнатам. Я сказала, что это хорошо: большинство блоков в нашем аппендиксе были для семейных преподов, гостиничного типа, две маленькие комнатки и крошечная кухонька, а Гнатченко и Каракян жили в однокомнатном угловом закутке, чуть ли не друг у друга на голове.
— Если в одном блоке поселят, в одной комнате, то хорошо, — сказал Мисак, вертясь у плиты и принюхиваясь к парку от макарон. — А сюда препода какого-то вселяют. Он один, без жены. Вроде будет вести инфотейнмент(*) по выбору и что-то еще. Ну чё, готово?
— Почти, — сказала я. — Что сидите? Разливайте.
* - способ подачи теле- или радиовещательного материала, который нацелен как на развлечение, так и на информирование аудитории
20
С водкой в тот вечер у нас как-то не срослось. Я долго скорбно смотрела в стакан, но отпить так и не решилась.
— Э-э-э... — протянул Каракян, понаблюдав за моими мученьями. — Я же говорил, девушкам - компотик.
И плеснул мне вина. Я повертела стакан в руке, глядя на лампочку через рубиновую жидкость, понюхала. Красиво, до щекотки в носу пахнет спелым виноградом. Отпила глоток. Сладко, терпко. Второкурсники уминали макароны с сыром, печально вздыхали и поглядывали в угол, где Эверестом возвышались мятые вещи и обувь. Вид у парней был похоронный.
— Да ну вас, — сказала я, — взбодритесь.
— Ты не понимаешь, Еж, — грустно сказал Гнатченко, — тут для нас особое место, место силы.