Пришелец

Рилла успокоилась и, сидя на песке, безразлично наблюдала, как ремесленники набрасывают кожаные петли на бычьи бабки и оттаскивают туши. При этом они умудрялись попутно взбивать босыми ступнями мелкий песок и, выпростав из него золотую монетку, ловко подхватывать ее цепкими пальцами, подбрасывать в воздух и ловить на лету широко открытым ртом. Ремесленники словно забыли о близости страшного зверя, всецело увлеченные не столько своей главной работой, сколько попутным сбором золотых монет, и потому когда рилла внезапно взревела от укуса шершня и, взмахнув обрывком цепи, снесла полчерепа прокопченному кузнецу, остальные не сразу поняли, что произошло. Но когда второй шершень с налета вонзил острое изогнутое брюшко в нависшую бровь зверя, заставив его привстать на задние лапы и вновь издать страшный утробный рев, ремесленники побросали ремни и бросились к узловатым, свисающим со стен веревкам.

С этого момента весь ход Игр стал как будто возвращаться в привычную колею; лучники, стоящие по углам арены, согласными движениями выдернули из колчанов легкие тростниковые стрелы, наложили их на тетивы и, нацелив на риллу длинные наконечники, глубокие бороздки которых были густо смазаны ядом, замерли в ожидании повелительного жеста Катун-Ду. Тот уже совсем было собрался вскинуть над плечом раскрытую ладонь, но незнакомец неожиданно остановил его.

— Не спеши, повелитель! — сказал он, подняв сморщенные треугольные веки и посмотрев на Катун-Ду долгим завораживающим взглядом. — Я говорил тебе о том, что весь этот сброд признает над собой только силу, — настал миг, когда я могу доказать это!

— Доказать?!. — Верховный весь затрепетал от такой наглости. — Что ж, иди на арену, а весь этот, как ты говоришь, сброд с удовольствием посмотрит, как эта разъяренная зверюга в мгновение ока разорвет тебя надвое!.. Прошу!

При этих словах Катун-Ду даже привстал и сделал перед бродягой широкий пригласительный жест. Но тот лишь холодно и презрительно усмехнулся в ответ и, вместо того чтобы направиться к проходу между скамьями, слегка постучал пальцами по выпуклому желтому куполу человеческого черепа. Мощный черный торс мгновенно навис над креслом, вслед за этим над плечом Катун-Ду плавно поднялась босая нога, и великан-раб стал спускаться к арене, перешагивая через головы оцепеневших зрителей.

— Дзомби! — воскликнул падре, крепко стиснув запястье Нормана. — Я видел такого в одном из горных монастырей, но не думал, что оживление может поддерживаться так долго…

— Есть многое на свете…

— Оставьте этот тон, командор! — перебил падре. — Надо срочно что-то придумать, иначе нам всем скоро будет не до шуток!..

— Согласен, святой отец, — нахмурился Норман, глядя, как его бывший слуга легко переметнулся через барьер и спрыгнул на песок в десяти шагах от грозно сопящей риллы. И тут случилось нечто совсем неожиданное: громадная зверюга, перед которой даже великан негр выглядел худеньким долговязым подростком, вдруг присела и попятилась, закрывая лапами широкую плоскую морду. Ее грозный густой рык вмиг сменился тихим жалобным поскуливанием, но этот переход отнюдь не рассмешил падкую на хохот публику. Все вдруг ощутили, как от арены исходят невидимые токи, проникающие даже сквозь защищенную доспехами и татуировками кожу, и обдают мышцы и внутренности леденящей, перехватывающей дух волной. У Катун-Ду вдруг возникло такое чувство, что его мозг словно сдавливают и мнут чьи-то жесткие властные ладони; он потер пальцами виски и незаметно для бродяги послал знак самому сообразительному из лучников. Над онемевшими трибунами взвизгнула тетива, и густо смазанная ядом стрела, протрепетав опереньем, вонзилась в глубокую горловую ямку между ключицами черного гиганта и вышла между его широкими лопатками.

Это был прекрасный выстрел, но раб даже не покачнулся. Он лишь вывернул руку, дотянулся до наконечника и, легко продернув стрелу сквозь собственное тело, небрежно отбросил ее в сторону. Ропот ужаса пробежал по замершим скамьям. Рилла уже не пятилась; она сидела на песке, припав к вздувшейся от жары бычьей туше и слабо перебирала передними лапами, словно надеясь каким-то чудом отвести от себя подступающий кошмар. И только Дильс и Свегг стояли под каменными кольцами друг против друга, перебрасываясь настороженными понимающими взглядами.

— Теперь убедился? — через плечо бросил чужак, не отводя глаз от черного курчавого затылка своего чудовищного раба.

— Чего ты хочешь? — спросил Катун-Ду, мягкими движениями ввинчивая в виски подушечки пальцев.

— Чтобы все оставалось так, как есть… Ты — на своем месте, я — на своем.

— А жрецы?.. Народ?.. Осведомители доносят…

— Не обращай внимания, — усмехнулся бродяга, — это все пена. Призраки. Миражи.

— Тебе легко говорить, — вздохнул Катун-Ду, — на твоих плечах не лежит тяжкий груз…

— Но мы ведь, кажется, договорились? — Бродяга собрал голую кожу в складки и вновь распустил ее по шишковатому лбу.

— А почему ты не стремишься занять мое место?