Пришелец

Глава четвертая СВИДЕТЕЛЬ

Три из четырех лошадей пали после полудня, нахватавшись какой-то мохнатой травы, росшей вдоль узкой тропки, долго петлявшей по болотистой пойме и в конце концов выведшей путников к песчаной береговой косе под высоким обрывом. Уже здесь, на берегу, Норман заметил, что его кобылу как-то странно поводит из стороны в сторону и что, с трудом вытаскивая из песка свои копыта, она напоминает муху, попавшую в медовую лужицу. Сперва Норман отнес это на счет липкой влажной духоты, сменявшей утреннюю прохладу по мере того, как солнце достигало зенита; подумал также об укусах разнообразного гнуса, упоенно вьющегося над лошадиными крупами, о крупных, чуть ли не в полпальца мухах, мечущих вокруг всадников широкие жужжащие петли. Но когда у лошади так вздулся живот, что под седлом стала трещать подпруга, он вспомнил о мохнатой траве.

Лошадь хотела пить. Она поводила острыми чуткими ушами, тянула к воде длинную породистую морду, а когда Норман отпустил поводья, побрела в редкий прибрежный камыш и остановилась лишь тогда, когда стремена всадника коснулись мутной поверхности воды. В каблук с силой ударила небольшая рыбешка; лошадь вытянула морду, жадно раздула тонкие ноздри и стала пить, шлепая по воде бархатной губой и влажно екая вздувающимся нутром.

И вдруг поверхность воды под лошадиным горлом забурлила от быстрого мелькания горбатых рыбьих спинок с острыми колючими плавниками. Лошадь испуганно вскинула голову, захрапела, встала на дыбы и, едва не выкинув из седла Нормана, замолотила по воде копытами. Река вмиг потемнела и буквально закипела от рыбок: они выскакивали из воды, стукались о тугое лошадиное брюхо, падали обратно и выпрыгивали вновь, широко распяливая в полете квадратные зубастые пасти. Лошадь тонко, испуганно заржала и умоляюще наставила на человека выкаченный лиловый глаз. Норман дернул повод, ударил по воде серебряными звездочками шпор, но лошадь, вместо того чтобы повернуться к берегу, вдруг стала так оседать в реку, как если бы ей подрезали сухожилия на задних бабках. Мутная, бурлящая вокруг вода окрасилась кровью; прыгающие рыбки ударяли в плечи и грудь Нормана; две из них уже запутались в гриве, а одна допрыгнула до лошадиного уха и повисла, вцепившись в него острыми коническими зубками.

Норман бросил поводья, подтянул ботфорты и со страшными проклятиями высвободил из стремян ноги в высоких кожаных сапогах. Затем выхватил из-за пояса тяжелый кривой палаш и, вцепившись свободной рукой в лошадиную гриву, вскарабкался на седло, яростно и слепо полосуя бурлящую воду сверкающим клинком. Лошадь хрипло надрывно ржала, вздрагивала и все глубже погружалась в реку, судорожно вытягивая морду и все еще обращая к стоящему на седле всаднику прощальный взгляд выкаченных окровавленных глаз.

И Норман понял этот немой призыв. Он выхватил из-за пояса пистолет, быстро наклонился и, с трудом удерживая равновесие, выстрелил коню в ухо. Отдачей Нормана бросило вбок, но в последний миг он с силой оттолкнулся обеими ногами от мокрого, скользкого седла и упал в камыши недалеко от берега.

Когда он выбрался из реки и оглянулся, лошадиная голова уже скрылась, а поверхность воды на том месте была похожа на мостовую, вымощенную внезапно взбесившимся булыжником. Три оставшиеся лошади лежали на песке и, подломив под раздутые животы тонкие голенастые ноги, тяжело, с хрипом, втягивали ноздрями трепещущий от гнуса воздух. Три человека стояли чуть поодаль и, забыв про лошадей, с опаской поглядывали на реку, словно ожидая появления какого-нибудь жуткого чудовища из тех, о которых с таким жаром и воодушевлением рассказывают в портовых кабаках разогретые ромом морские бродяги.

Норман встряхнул отяжелевшей рукой, и на песок с клочком мокрого кружева в крепких угловатых челюстях шлепнулась горбатая, поблескивающая перламутровыми блестками рыбка.

— Падре! — негромко позвал он. — Не откажите себе в удовольствии взглянуть на эту любопытную разновидность Божьего бича, на эту помесь парфянской саранчи с тигровой акулой!

Падре, порядком исхудавший за долгий переход, поправил на голове остроконечный колпак, изготовленный из нескольких длинных, связанных черенками листьев, оторвал взгляд от реки, подошел к неподвижной, облепленной песком рыбе, осторожно, двумя пальцами взял ее за хвост, поднял и попытался выдернуть клок кружев из ее плотно сжатых челюстей. Но это удалось ему не сразу: рыбья хватка была стальной, и для того, чтобы разжать ей челюсти, падре пришлось воспользоваться лезвием длинного узкого ножа. Миролюбивый священник вооружился им после того, как при сборе сучьев для вечернего костра услышал в кустах негромкий предупредительный рык и, подняв голову, разглядел в пяти шагах смутный, плавно очерченный силуэт небольшого зверя с горящими в сумерках глазами.