— Конечно, мне сказали не сразу. Близилось мое шестнадцатилетие, когда у директора нашего воспитательного дома неожиданно случился инсульт. В числе его последних желаний было увидеть меня у своего смертного одра. — Тут молодой человек осекся. — В моем сознании поразительно четко запечатлелись те скорбные минуты. Доброго старца усадили на кровати с высоким, богато инкрустированным изголовьем, подложив под него подушки, на том самом ложе, где вскоре ему суждено было почить. Возле него стоял доктор, а у окна духовник в черном таларе. В кресле, опустив голову на руки, сидела его взрослая дочь. Маленький ночник казался каким-то сиротливым, бледно-желтым пятном, был предрассветный час, и за занавесками, на востоке, слегка розовело небо. Наступил удивительный, как бы вневременный миг, и все мы чувствовали — вот-вот оборвутся последние нити, близится роковой стоп-кадр. Кстати, у норвежского художника Эдварда Мунка есть картина весьма и весьма близкая по настроению, только там умирает юная девушка. — Молодой человек смахнул со лба крошечные капельки пота. — Затем добрый старец попросил выйти из комнаты свою дочь, а также доктора, который сначала пытался возражать, но потом смирился. Наверное, понял, что эскулапу здесь больше делать нечего. Остался лишь духовник в черном таларе, державший требник в восковых пальцах.
"Я много лет следил за тобой, дорогой мальчик…" — начал глава и душа нашего воспитательного заведения. Слова были едва слышны, потому что односторонний паралич сковал половину его тела и губы плохо слушались, затрудняя артикуляцию. Но я все-таки расслышал все, что нашли нужным мне сказать. То, что я услышал, меня потрясло, перевернуло всю мою жизнь. Впрочем… я как бы внутренне был готов к чему-то подобному. — Молодой человек поднял глаза как бы в минутном раздумье, зачем он все это рассказывает, но под умоляющим взглядом девушки все же решил продолжить.
И она узнала, будто добрый старец пояснил далее, что не может умереть спокойно, не открыв молодому человеку всей правды. Итак, его нашли в сугробе, о чем мы уже слышали. Предохраняя от холода, его положили в миниатюрный спальный мешок на птичьем пуху. А тот, в свою очередь, находился в необыкновенно скроенном чехле из черной чистошерстяной ткани, напоминающей накидку с подбоем, между прочим, винно-красного цвета. У этого диковинного облачения, создающего ритуальное впечатление, был также капюшон, закрывающий почти все лицо. Да, но это еще не все — в пеленках обнаружили письмецо.
— Письмецо? И оно у вас?
— К сожалению, нет, — ответил молодой человек. — Старец, которому суждено было вскоре покинуть нас и душа которого несомненно вознеслась в райские кущи, отлетела белым голубем, хотя, возможно, это наивная фантазия, — тоже сожалел, что сопроводительное письмо сгорело во время последней войны вместе с другими ценными бумагами. Но все-таки он кратко передал содержание. Конечно, в письме содержалась просьба холить и лелеять мальчика, nосвятить в таинства музыки и разных наук, ознакомить по возможности со всем хорошим и плохим в мире, чтобы он об этом знал больше тех, кто столь неожиданным и даже рискованным образом доверил его попечению землян. И да будет мальчик тем сосудом, который мы опускаем в колодец, дабы отведать, какова вода, его наполняющая…
Кажется, нет нужды описывать состояние девушки, которую в данный момент мы точно так же можем сравнить с бадьей, черпающей воду из колодца.
Со скромностью и некоторым чувством неловкости передал молодой человек последнюю похвалу. Старец признался, что его долго одолевали сомнения, но с годами в нем росла уверенность, что молодой человек и впрямь Пришелец. Слишком отличался он от своих сверстников, большинство которых все свободное время, и не только свободное, склонно растрачивать на развлечения, порой никчемные и даже сомнительные, и у большей части которых, увы, не обнаруживается тяги к совершенству. Легкомыслие, стремление к удовольствиям любого свойства вплоть до одурманивания собственного сознания в компаниях с самыми порочными представителями противоположного пола — вот характерные черты многих молодых душ, о формировании которых заботился он в качестве доброго садовника и, конечно, в силу своих возможностей, зато молодой человек, к его радости, был полным их антиподом. В отличие от ровесников, жертв пошлой развлекательной музыки, даже за трапезой не расстающихся с наушниками, он самым похвальным образом добился поразительных успехов за органом в маленькой домашней молельне воспитательного заведения. К тому жe в области музыки наиболее серьезной и глубокой. И разве юноша не ведет усердно дневник, куда заносит свои мысли обо всем увиденном? Молодой человек вынужден был ответить на вопрос утвердительно, хотя, признаться, не думал, что об этом кто-нибудь знает. Тут мудрый старец заметил, что они не только все обо всех знают, но просто обязаны знать. И дневники свидетельствуют о том, что его ученик как бы подсознательно уже приступил к выполнению своей миссии.