Пришелец в земле чужой

— Мой добрый капитан, если вы проследили мой звонок, вы должны знать, что мой телефон может принимать сверхсекретные вызовы.

Офицер Особой Службы пропустил это мимо ушей.

— Доктор, не ставьте мне условий, — ответил он. — Пока вы не объясните, с чем вы хотите обратиться к Генеральному Секретарю, мы не двинемся с места. Если вы позвоните еще один раз, ваш звонок будет направлен ко мне. Позвоните сто раз подряд или через месяц — результат будет тот же. До тех пор, пока вы не согласитесь сотрудничать.

Джубал радостно улыбнулся.

— В этом уже нет необходимости. Вы сказали мне неосознанно, а может, и сознательно — то, что мне необходимо было знать, чтобы начать действовать. Или не начинать. Могу подождать до вечера. Да, пароль меняется. Слово «Берксвит» уже не работает.

— Что вы имеете в виду?

— Капитан, дорогой, не надо! Не по телефону… Вы ведь знаете, или должны были знать, что я главный мозгополоскатель страны?

— Повторите, не понял.

— Как? Вы не изучали амфигорий? Боже, чему учат детей в школах! Отдыхайте. Вы мне больше не нужны. — Харшоу прервал связь и заблокировал телефон на десять минут.

Вышел к бассейну, велел Энн держать форму Свидетеля наготове, Майку — оставаться в пределах досягаемости, Мириам — отвечать на звонки. И уселся отдыхать.

Джубал был вполне доволен собой. Он не надеялся, что ему с первой попытки удастся соединиться с Генеральным Секретарем. Разведка боем дала кое-какие результаты, и Харшоу ждал, что его стычка с капитаном Хейнриком повлечет за собой звонок из высших сфер.

Если не повлечет, то обмен любезностями с капитаном сам по себе является наградой. Харшоу придерживался мнения, что есть носы, созданные специально для того, чтобы по ним щелкали. Это укрепляет всеобщее благоденствие, уменьшает извечную наглость чиновника и улучшает его породу. Харшоу сразу понял, что у Хейнрика именно такой нос.

Но сколько еще ждать? А тут новая неприятность: ушел Дюк. Ушел на день, на неделю или навсегда? Джубал не знал. Вчера за обедом Дюк был, сегодня за завтраком не появился. Больше ничего достойного внимания в доме Харшоу не произошло. Отсутствие Дюка никого не огорчило.

Джубал глянул на другую сторону бассейна, проследил, как Майк пытается повторить за Доркас прыжок в воду, и поймал себя на том, что намеренно не спрашивал у Майка, где может быть Дюк. Он боялся спросить у волка, что случилось с ягненком: ведь волк мог ответить. Слабости следует преодолевать.

— Майк! Иди сюда!

— Иду, Джубал, — Майк вылез из воды и потрусил, как щенок к хозяину.

Харшоу оглядел его и подумал, что сейчас Смит весит фунтов на двадцать больше, чем в день приезда: нарастил мускулы.

— Майк, ты не знаешь, где Дюк?

— Не знаю, Джубал.

Нет, и ладно: врать парень не умеет. Впрочем, стой, он как компьютер, отвечает только на тот вопрос, который ему задают. Когда его спросили, где бутылка, он тоже сказал, что не знает.

— Майк, когда ты его в последний раз видел?

— Он поднимался по лестнице, а мы с Джилл спускались. Утром, когда готовят завтрак, — тут Майк добавил. — Я помогал Джилл готовить.

— Больше ты Дюка не видел?

— Больше я Дюка не видел. Я жарил гренку.

— Что ты говоришь? Из тебя выйдет отличный муж для какой-нибудь девчонки, если ты не будешь вести себя осторожно.

— О, я очень осторожно жарил!

— Джубал!

— Слушаю, Энн.

— Дюк поел на кухне до общего завтрака и умотал в город. Я думала, вы знаете.

— Гм… — протянул Джубал, — я думал, он поедет после ленча.

У него неожиданно словно гора с плеч упала. Не то чтобы Дюк для него что-то значил — нет, конечно. Харшоу старался не допустить, чтобы кто-либо стал для него значительным. И все-таки хорошо, что Дюк ушел от греха подальше.

Какой закон нарушается, если отвернуть человека на 90 градусов от всего на свете?

Это не будет убийство, потому что для Майка это средство самозащиты или защиты ближнего, например, Джилл. Пожалуй, подойдут пенсильванские законы о колдовстве. Интересно, как будет сформулировано обвинение? Гражданское право вряд ли подойдет: за нарушение общественного порядка Майка не привлечешь. Похоже, нужно разрабатывать для него особый закон. Майк уже поколебал основы медицины и физики, хотя ни медики, ни физики этого еще не заметили.

Харшоу вспомнил, какой трагедией для многих ученых стала теория относительности. Не в силах ее усвоить, они сошли со сцены и больше не вернулись. Несгибаемая старая гвардия вымерла, уступив место молодым гибким умам.

Дедушка рассказывал, что то же самое произошло в медицине, когда Пастер выдвинул теорию о микроорганизмах. Старые врачи сходили в могилы с проклятиями в адрес Пастера, но не давали себе труда изучить явления, которые с точки зрения их «здравого смысла» были невозможными.

Майк, по всей видимости, наделает больше шуму, чем Пастер и Эйнштейн вместе взятые. Кстати о шуме:

— Ларри! Где Ларри?

— Здесь, босс, — сказал рупор за спиной, — в мастерской.

— Сигнализатор тревоги у тебя?

— Да. Я с ним сплю, как вы сказали.

— Вылезай наверх и отдай его Энн. Энн, держи его вместе со свидетельской формой.

Энн кивнула. Ларри ответил:

— Хорошо, босс, иду. Уже пошел.