...наша хозяйка Хлопушкина, пожив три дня со светом, становится неестественно мрачной и неразговорчивой. Мы ее спрашиваем, что такое.
Она говорит:
— Видите, я недовольная освещением. Свет глаза режет и вызывает слепоту. А главное, говорит, он у меня в комнате осветил такое барахло, что я прямо смущаюсь к себе заходить...
...один из нас меланхолично говорит:
— Бывало, действительно, выйдешь утром на работу, вечером явишься, чай попьешь — и спать. И ничего такого лишнего при керосине у себя не видал. А теперича я зайду к себе, освещу, и мне тоже, как ей, неинтересно становится.
Вот мы и зашли к нему. Зажгли свет. Видим, действительно, нечто невероятное. Тут туфля, тут штаны рваные валяются. Тут обойки оторваны и клочком торчат. Видим — клоп рысью бежит, от света спасается. На столе лежит тряпка, неизвестно какая. Пол жуткий. Тут плевок, тут окурок, тут блоха резвится.
Стоит канапе. И мы сколько раз на этом его канапе сидели, думали — ничего. А теперь видим — это совершенно страшное канапе. Все торчит, все висит, все изнутри лезет.
И точь-в-точь такая же неприглядная картина открывается нашему взору, если мы вдруг пожелаем осветить светом истины ветхие, пожелтевшие, пыльные страницы истории:
И вот глядим в историю. Перелистываем ее туда и сюда. Средний мир. Древние века. Халдея там, Финикия. И мало ли там чего. Персия. Сиам. И видим прямо нечто удивительное... Нищие бродят. Прокаженные лежат. Рабов куда-то гонят. Стегают кнутом. Война гремит. Чья-то мама плачет. Кого-то царь за ребро повесил. Папу в драке убили. Богатый побил бедного. Кого-то там в тюрьму сунули. Невеста страдает. Жених без ноги является. Младенца схватили за ножки и ударили об стенку...
То есть это прямо в другой раз как-то даже плохо укладывается в голове. Все-таки встречаются милые люди. И вдруг читаем — целую семью запихали в клетку к медведям. С другого там сняли кожу. Этому отрубили руку. Отрезали нос. Прибили гвоздем шляпу к голове. Посадили на кол.
Но это все — в прошлом. Так сказать, еще «при керосиновом освещении». А уж после изобретения электричества, надо думать, дело пошло иначе. Жизнь, наверное, определенно изменилась к лучшему. Так же, как изменилась она в том огромном пятиэтажном доме, в котором автор проживал вместе с ответственной квартиросъемщицей мадам Хлопушкиной вскоре после революции. А там, надо сказать, в результате электрификации произошли довольно большие перемены. Увидев при ярком электрическом свете весь свой нищий, ужасный, клоповный быт, жильцы решили, что больше так жить невозможно. И, собравшись с силами, произвели ремонт.