Пришествие Короля

Всю землю оглядел он. Взгляд глаза его поднимался по холму, пронзая туман, пока не наткнулся на дорогу через дюны, проходящую мимо огромной крепости на земляном валу. В ней стоял высокий король этого острова, окруженный жалкими остатками своей дружины. Снова насмешливо рассмеялся Воден, стоя в канаве на насыпи, увидев горсточку воинов, напрасно старающихся укрепить гнилой частокол, что стоял на валу. Уже катилась волна, и не такими кольями и камнями остановить ее. Одиноко стоял король посреди тавлейной доски, и не было вокруг него защищающих фигурок.

Взгляд всевидящего ока Водена устремился вперед, вдоль по проселочной дороге, туда, где на вершине северного утеса она пересекалась с другой дорогой — дорогой, идущей прямо, как стрела, с севера на юг. Третий раз рассмеялся Владыка Оград и Хранитель Дорог. Долго и громко смеялся он, и хриплый хохот его прокатился по огражденному Пути Побоищ. Ибо там шло на юг великое воинство. Бились высоко на ветру гордые стяги, вместе со своими дружинами ехали короли, и весело рысил впереди юный принц. Вот они — недостающие защитники короля, оставившие его беспомощным в незащищенном квадрате!

Вдохновенный провидец окинул все своим мудрым оком. Пошептался он с воронами, что сидели на его обтянутых кольчугой плечах. Тут же гневно забили они крыльями и взлетели в восточное небо, унося его мысли. Вскоре опустились они на престол кольцедарителя Клирика, короля гевиссов, где сидел он в своем огромном медовом зале. И внушили они ему коварные слова Водена.

А Воден в то время стоял рядом со своим восьминогим жеребцом на Воднес-беорге в рогатом шлеме и с копьем, указующим в небо. Огромным казался он на склоне холма, а вокруг него, словно вороны над купой вязов, теснилось его жестокое воинство валькирий[177]. Над курганом роились они, острозубые девы, пронзительно крича вокруг своего повелителя. Им передал Воден роковые слова, и над холмами на крыльях бешеного ветра помчались они: одни — в старую крепость у древней дороги, где отдыхал король, другие — туда, где оставившее его войско шло прямо на юг. Как мухи над убитым конем, роились они, бросая незримые свистящие копья в тех, чьи имена Владыка Виселиц начертал на своем рунном посохе, обрекая их смерти.

Злой северо-восточный ветер принес Водену скрежет затачиваемого короткого меча — Веланд в своей кузне в кургане готовил оружие, дабы пропело оно кровожадную боевую песнь в грядущей битве.

— Ныне я в Веалланде, в земле, беременной битвой, — прокричал Похититель Рун, — и подстрекаю великих королей сойтись к месту мечной игры! Рабы пойдут к Тунору, таны же ныне — мои!

И взял Воден свой рог и испил гномьего хмеля. И стал он пьяным и подобным волку, и в голове его загрохотали барабаны и кузнечный молот Веланда, когда отковывает он боевые клинки, так что каждый волосок на его голове встал дыбом. И на кончике каждого волоса была алая капелька свежей крови. Пустая глазница его стала сжиматься, пока не сделалась узкой, как игольное ушко, а другая раскрылась широко, как устье медового кубка. Рот его растянулся до ушей и распахнулся так, что стало видно его трепещущие внутренности и легкие, вплоть до страшного лабиринта его извивающихся кишок. Из темени его забил фонтан черной крови высотой с мачту корабля, и кровь облаком расползлась по небесам, как черный дым королевского очага в зимней ночи. Со лба его полился геройский свет — словно костистый двурогий месяц толщиной с точильный камень, и один рог полумесяца был — гнев, а другой — страх.

Боевое безумие снизошло на Друга Воронов. Был это уже не седобородый супруг Фриг, а Грима, Скрытый. Всеотец, хозяин Чертога Блаженства, надел другую личину. Теперь был он Огнеокий, Злобный, Слепой, Дважды Слепой. Из гниения начинается рост, из разрушения — возрождение, из огня — плодородие. У бога не одна личина, хотя под ними он один и тот же. Разве воин в одно и то же время не полон и страха, и ярости? Разве не жаждет он в одночасье и бежать, и биться? Личина ярости на лице страха, и лицо страха злобно ухмыляется за волчьей личиной.

Стоял Грима с искаженным лицом на ветреной вершине Воднес-беорга: гримес врасен[178], в личине и искаженный. Кожа его шла волнами, словно кустарник в ураган или камыш в бурю. Внутри кожи его вывернулись кости, так что ступни и колени его были повернуты назад, а икры и ягодицы — вперед. Связки на его икрах обвили голени, и каждый кривой узел на них был величиной с кулак воина. Жилы на лбу его протянулись до затылка, и лицо его превратилось в красную, как сырое мясо, впадину. Биение его сердца о ребра было как громкий лай пса, чующего добычу.