Пришествие Короля

На стуле восседал Вопрощающий второго круга посвящения, отец Вальгар, на вид было ему лет сорок. Судя по неширокому шраму, тянувшемуся от правого уголка рта через всю щёку к верхней части правого уха, верхушка которого, кстати, и вовсе отсутствовала, приходилось ему принимать участие и в боевых действиях, а не только в кабинетах сиживать. Облачён он был в черную форменную сутану, подпоясанную вервием, в полном соответствии с действующими орденскими уложениями. Тщательно выбритая тонзура, обрамленная кольцом жестких чёрных волос, отражала свет всех тринадцати (по числу Поводырей) небольших, и, в общем-то, довольно тускло горящих, свечек, вставленных в стандартный орденский напольный подсвечник, приютившийся в левом углу кельи, чуть сбоку и позади стула дознавателя. На столе перед отцом Вальгаром лежала стопка листов дешёвой сероватой писчей бумаги. Очиненные перья же ждали своего часа в тяжёлом бронзовом стакане письменного прибора, стоявшего чуть поодаль, и включавшего в себя также и объёмистую чернильницу.

Его водянистые, светло-голубые глаза уже почти минуту, не мигая, неотрывно смотрели в лицо относительно молодой, лет тридцати, женщины. Лицо её можно было бы назвать миловидным или даже привлекательным, если бы не слишком тонкие губы и колючий взгляд болотного цвета глаз.

Женщина эта сидела перед ним на табурете, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях. Одета она была в изрядно поношенное, но чистенькое тёмно-коричневое платье горожанки среднего достатка с глухо застёгнутым воротником-стойкой. Поверх платья был надет традиционный фартук. Обувь женщины – деревянные сабо, тоже была вполне себе ординарна.

– Фрукен Одгунд, так вы же не отрицаете, что практикуете богопротивное ясновидение, дабы внести смущение в души и сердца паствы, неуклонно ведомой Словом Поводырей путём Света,– устало проговорил Вопрошающий,– Так признайте и то, что делаете это по наущению Архиврага. И закончим с этим.

– Отец Вальгар, я просто предупреждала людей о надвигающейся опасности,– неожиданно мягким голосом, обращаясь к дознавателю, словно к неразумному ребенку, певуче произнесла женщина и умолкла. В молчании прошло секунд двадцать. Но, как только дознаватель собрался продолжить свои увещевания, так его намётанный взгляд отметил незначительные, но слегка пугающие перемены, происходящие с его собеседницей.

Та продолжала сидеть всё так же прямо, но что-то неуловимо изменилось в её лице. Черты его словно заострились, а взгляд устремился сквозь отца Вальгара, сквозь многометровую толщу стен орденской миссии, за пределы Триассо, куда-то в невообразимую даль, где она вдруг увидела нечто своими расширившимися, и вдруг резко потемневшими, глазами.

Совершенно другим, чужим, гулко-металлическим голосом она произнесла,– Грядёт мор великий. И горы трупов будут выситься на площадях пустых городов, и будет стоять зловоние великое. И ужас поселится в душах людских. И живые, обезображенные и изуродованные чёрным мором, будут завидовать мёртвым.

Последние её слова совпали с началом перезвона городских курантов, возвещавших о том, что уже три часа ночи. Куранты были установлены на башне городской ратуши почти двести лет назад, в качестве дара городу от гильдии «Молот Грома». Сама же ратуша находилась в десяти минутах неспешной ходьбы от орденского замка.